Эстер Уотерс

Господа уехали из Вудвью, и Эстер могла еще неделю хоть каждый вечер наслаждаться красотой сумерек и восходящей луной. Но ощущение счастья, переполнившее ее в тот вечер, больше не повторилось. Одиночество ее томило. Сара и Гровер были о себе слишком высокого мнения, чтобы снизойти до прогулки с нею. Маргарет же уходила гулять со своим кавалером, а потом ночью в каморке пересказывала Эстер все, что он ей говорил. И Эстер все долгие летние вечера просиживала одна с шитьем у кухонного окна. Порой она роняла шитье на колени, и из груди ее вырывался томительный вздох. Ну чем, скажите на милость, можно тут еще заняться? Так вот сиди и шей весь вечер? Или уж пойти, что ли, побродить по холмам? Но как же они ей надоели — эти несносные холмы! Однако сидеть на кухне допоздна она тоже была не в силах. На холмах можно хоть повстречать старика пастуха с его овцами. Эстер положила в карман кусок хлеба для пастушьих собак и стала взбираться по склону холма. Маргарет ушла на весь вечер в Сад. Когда-нибудь и за Эстер придет ухажер и поведет ее гулять. Интересно, каков он будет с виду. Она рассмеялась и прогнала от себя эту мысль. Едва ли какой нибудь молодой человек может заинтересоваться по. И тут, оглянувшись, она увидела, что какой-то мужчина отворяет калитку. Высокий рост, широкие плечи — Уильям! «Разыскивает Сару! — промелькнуло у нее в голове. — Еще подумает, что я поджидала его здесь». Она продолжала взбираться на холм, боясь оглянуться, не зная, идет ли он за ней. Наконец ей показалось, что она слышит шаги. Сердце ее забилось. Уильям окликнул ее.

— А Сара, по-моему, ушла гулять в Сад, — сказала Эстер, бросив на него взгляд через плечо.

— Вечно ты напоминаешь мне о Саре. Сколько раз я тебе говорил, что между нами ничего нет… А все, что было, давно прошло… Ты что — вышла погулять?

Эстер отвечала, что ей охота подышать свежим воздухом, и они вместе направились к калитке. Уильям распахнул калитку и придержал ее, пока Эстер проходила.

Владения Вудвью простирались до середины первого холма. Возделанная долина пестрела всеми видами злаков; по вечереющему небу протянулись длинные розовые облака. В глубине долина замыкалась рощей, за которой стояла ферма Эллиота. А дальше к северу лежала огромная безлесная, бесплодная пустошь, погруженная в вековое величественное безмолвие, отгороженная диким горным хребтом от длинной цепочки прибрежных городов и скрытая за туманной дымкой моря.

Ветерок донес запах овец, и они увидели, что пастух в широкополой шляпе и с посохом в руке гонит навстречу им стадо, а две косматые собаки бегут за ним следом. Пара куропаток выпорхнула из эспарцета и с шумным хлопаньем крыльев поднялась над холмом. Нагретый солнцем лужок манил к себе; Уильям и Эстер опустились на траву. Суровое величие природы потрясло их.

— Какой чудесный вечер! — сказал Уильям. — Не упомню такой дивной погодки. И дождя не предвидится.

— Откуда ты это знаешь?

— Сейчас объясню, — сказал Уильям, которому очень хотелось похвалиться своими познаниями. — Погляди на юго-запад, прямо в этот просвет между холмами. Видишь что-нибудь?

— Нет, ничего не вижу, — сказала Эстер, всматриваясь вдаль.

— Вот то-то и оно… А если бы собирался дождь, ты бы увидела остров Уайт.

Не найдя, что сказать, и желая сделать ему приятное, Эстер спросила, где тут бывают скачки.

— Вон там, в той стороне, — сказал Уильям. — Старт отсюда не виден — он далеко, за холмом. Оттуда лошади скачут через ту поросшую дроком равнину и финишируют у амбара Трули… Амбар Трули отсюда тоже не виден. То, что ты видишь, — это упряжной сарай Сандера, а они скачут еще полмили дальше.

— И вся эта земля принадлежит Старику?

— Да, и не только эта, а много еще. Эта низина немногого стоит, никак не больше десяти шиллингов за акр.

— А сколько всего акров?

— Где, здесь?

— Ну да.

— Да ведь владения Старика простираются до самого Саусвикхилла и далеко к северу тоже. А ты небось не знаешь, что все, отсюда и вот до того амбара, принадлежало когда-то нашему семейству?

— Вашему семейству?

— Да. Лэтчи были когда-то видными людьми. Когда был еще жив мой прадед, Барфилдам приходилось склонять голову перед Лэтчами. У моего прадеда была куча денег, но все ухнуло.

— На скачках?

— Да, главным образом, конечно, на скачках. Любил пожить, кутнуть; охота, петушиные бои, скачки — так и шло из года в год, от весны до весны. А после него дед начал вести судебный процесс, и кончилось все это очень печально — дед вконец разорился и оставил моего отца без гроша. Вот почему маменька не хочет, чтобы я носил ливрею. Наша семейка из поколения в поколение опускалась все ниже и ниже, и маменька решила, что я рожден для того, чтобы восстановить былое величие нашей фамилии. Может, так оно и есть, но только не таким способом, как это мнится маменьке; таскать пакеты взад и вперед по Кингс-роуд — толку мало.