Естественная исторія религіи

Право, Филонъ, продолжалъ Клеанѳъ, мнѣ кажется, нельзя сомнѣваться въ томъ, что, если-бы даже человѣкъ въ моментъ упадка духа, послѣ интенсивнаго размышленія о множествѣ противорѣчій и несовершенствъ человѣческаго разума, и отрекся безусловно отъ всякой вѣры, отъ всякаго мнѣнія, однако онъ не въ состояніи будетъ пребывать постоянно -въ такомъ полномъ скептицизмѣ, или-же проявлять его въ своихъ поступкахъ втеченіе даже нѣсколькихъ часовъ. Внѣшніе объекты воздѣйствуютъ на него, аффекты его тревожатъ, его философская меланхолія разсѣивается, и даже самое крайнее насиліе надъ собственнымъ духомъ не въ состояніи бываетъ хоть на короткое время сохранить это жалкое подобіе скептицизма. Да и чего ради сталъ-бы онъ прибѣгать къ такому насилію надъ самимъ собою? Вотъ вопросъ, на который онъ никогда не сумѣетъ дать удовлетворительный отвѣтъ, оставаясь вѣрнымъ своимъ скептическимъ принципамъ. Итакъ, въ общемъ надо сказать, что ничто не могло-бы быть болѣе нелѣпымъ, чѣмъ принципы древнихъ пирроновцевъ, если послѣдніе дѣйствительно старались, какъ это сообщаютъ, всюду прилагать тотъ скептицизмъ, которому они научились на декламаціяхъ, практиковавшихся въ ихъ школахъ, и который они не должны были-бы выносить за предѣлы послѣднихъ.

Въ этомъ отношеніи повидимому существуетъ большое сходство между школами стоиковъ и пирроновцевъ, несмотря на ихъ вѣчный антагонизмъ; обѣ онѣ, какъ кажется, руководятся слѣдующимъ ошибочнымъ правиломъ: что человѣкъ можетъ осуществить иногда, при извѣстномъ настроеніи, то-же можетъ онъ осуществлять и всегда, при всякомъ настроеніи. Когда духъ человѣка, при помощи стоическихъ размышленій, достигнетъ высшей степени нравственнаго энтузіазма и сильно проникнется какой-нибудь идеей чести или общественнаго блага, — тогда крайнія физическія страданія и мученія не въ состояніи будутъ побѣдить столь возвышеннаго сознанія долга; быть можетъ, проникшись имъ, можно даже улыбаться и испытывать восторгъ среди пытокъ. Если это иногда можетъ осуществляться въ фактической дѣйствительности, то тѣмъ паче можетъ философъ, находясь въ своей школѣ или даже въ своемъ кабинетѣ, довести себя до состоянія подобнаго энтузіазма и перенести въ воображеніи самое острое страданіе, или самое трагическое происшествіе, какое онъ только можетъ представить себѣ. Но какъ онъ будетъ поддерживать въ себѣ самый этотъ энтузіазмъ? Подъемъ его духа постепенно идетъ на убыль и не можетъ быть вызванъ вновь по желанію, различныя дѣла отвлекаютъ его, неожиданно постигаютъ его несчастья, и философъ, падая все ниже и ниже, превращается въ плебея.

— Я допускаю твое сравненіе стоиковъ со скептиками, отвѣчалъ Филонъ, но въ то-же время можно, вѣдь, замѣтить и слѣдующее: хотя духъ стоика и не можетъ [долго] держаться на философскихъ высотахъ, однако, даже и падая ниже, онъ сохраняетъ кое-что изъ своего прежняго настроенія; и дѣйствія стоическихъ разсужденій [непремѣнно] сказываются на поведеніи стоика въ обыденной жизни, а также на всемъ характерѣ его поступковъ. Древнія школы, въ особенности-же школа Зенона, дали намъ такіе примѣры добродѣтели и твердости, которые въ настоящее время кажутся прямо-таки изумительными.

Пусть это все — тщета одна, я же мудрость,

Но чарами своими хоть на время

Она могла заворожить страданье,

Иль скорбь, и вызвать мнимую надежду,

Могла вооружить тройною сталью

Безмѣрнаго терпѣнья грудь страдальца,

(Потерянный рай, II).

Точно также человѣкъ, привыкшій къ стоическимъ размышленіямъ относительно недостовѣрности и узкихъ границъ разума, не забудетъ безусловно этихъ размышленій и тогда, когда направитъ свою мысль на другіе предметы; напротивъ, всѣ его философскіе принципы и разсужденія — я не рѣшаюсь прибавить: и все его обычное поведеніе — будутъ явно отличаться отъ принциповъ и разсужденій тѣхъ, которые или никогда не составляли себѣ мнѣнія о данномъ вопросѣ, или-же придерживались болѣе благопріятныхъ взглядовъ на человѣческій разумъ.