Естественный ход событий (СИ)

Командир промолчал. И тут я поняла, кому выразился свои мысли. Заксен ведь уже не раз говорил, что наслаждается этим.

— Ты правда любишь убивать? — осторожно спросила я, искренне надеясь услышать отрицательный ответ.

— Да, — равнодушно ответил командир.

— Но почему?

— Ты так и не поняла? — он повернулся ко мне, в его лиловых глазах слабо мерцали желтые искры света. — А ведь почти прикончила того подонка.

— Но мне совершенно не понравились эти ощущения. Рвущаяся кожа, мышцы, удар о кость… Каждый раз при воспоминании комок подкатывает к горлу.

— Пхах… Ты совсем зеленая, — без злобы ответил Заксен. — Убивая, я знаю, что все еще сильнее их. Каждая отнятая жизнь — свидетельство моей силы.

— Сила проявляется и в том, чтобы не заносить меч над слабыми.

— Либо я, либо они, — твердо ответил командир. — Другого варианта нет.

Я хотела возразить, но Заксен перебил меня:

— Включи голову и вспомни девчонку, что подставила тебя. Слабая, беззащитная, наверняка нуждается в опеке больше твоего. Так ты думала? Наверняка. И облажалась по полной. Или вспомни придурка, с которым дралась. Если бы нас не оказалось рядом, думаешь, он пожалел бы тебя? Вспомни его взгляд и задай себе вопрос: убьет или отпустит? Уверен, верный ответ найти будет раз плюнуть.

Я промолчала. Он был прав.

— То-то же, — хмыкнул Бранденбург. — Язык силы — единственный, доступный каждому. Любой способен понять его.

— Но не принять.

— Может быть. Но это не мои проблемы.

Его слова пронзили меня насквозь своим хладнокровием. Командир говорил жестко, без тени сомнения и раскаяния. Он выражался по отношению к слабым грубо, как в день нашей первой встречи. Я чувствовала себя паршиво. Заксен был прав, для меня давно не секрет, каков он сам и какими методами добивается своего. Кровью, слезами, истощением, потерей рассудка. Одним словом, его оружие — агония. Путь к намеченной цели неизменно лежит через страдания. Но сейчас, когда я не вижу всего этого своими глазами, не чувствую на себе, я позволяю сердцу так бешено колотиться при виде командира. Зная обо всем, что он творит, позволяю себе желать его присутствия, вновь почувствовать его прикосновения. С каких пор я принимаю его таким, каков он есть? С тех самых, когда он сменил демоническое обличие на человеческое. Когда показал мне свою иную сторону. Ту, что способна заботиться о других. Вместо необдуманной жестокости я увидела рассудительную величественную силу, что спит до тех пор, пока не найдется тот, кто посмеет пробудить ее. Или просто я сумела убедить себя в этом. Медленно, но верно кровожадный монстр превратился в разумного человека. В меру заботливого, в меру язвительного, в меру серьезного. Все в меру. И только далекие воспоминания болезненного прошлого резонно настаивают на том, что я всего лишь забыла о той его черте, что на самом деле никак не вкладывается в так удобно выстроенные мной границы допустимого. Я забыла. И только сейчас проснулась, наконец начала вспоминать.

Мне было бы легче переубедить себя, очнуться, взорваться негодованием и оттолкнуть его, если бы все это время Заксен пытался застлать мои глаза пылью. Уверить в своей невинности, доброте и бескорыстных побуждениях. Но ничего подобного он никогда не говорил. Вместо этого изредка напоминал о своей истинной натуре и насмешливо упрекал меня в излишней доверчивости. Я сама виновата в том, что игнорировала его слова. Мне некого осуждать за то, что вся моя суть прямо здесь и сейчас разрывается надвое. Я вспомнила о его жестокости, я знаю, как он обращается с преступниками. И я же помню его теплые руки и спокойный ровный голос, что так филигранно выводит меня из заполненной паникой и отчаянием скорлупы. Что из всего этого я могу принять, а что забыть, будто ничего никогда и не было? Я хотела бы спросить сэра Инеса. Почему он так уверенно стоит на стороне Заксена? Доверяет ему целиком и полностью, не забывая при этом о том, какие ужасные вещи может сотворить человек, что прямо сейчас идет рядом со мной. Хотела бы я спросить хоть у кого-то, дозволено ли мне любить его. Дозволено ли знать обо всем и молча смотреть со стороны, обращая внимание лишь на ту его часть, что так добра и терпелива к тем, кого он подпустил к себе.

— Мне хватило всего пары фраз, чтобы окончательно запутаться в себе, — едва слышно сказала я.

— Все беспокойства, что относятся к Нижнему миру, здесь же и останутся, когда ты уйдешь, — не оборачиваясь ответил командир на мое глухое высказывание.

— Ты говоришь так, будто знаешь, о чем я думаю, — мой голос звучал болезненно, я совершенно его не контролировала.

— Не знаю. Но это уже не имеет значения.

— Для меня имеет. Все эти беспокойства пусть и останутся здесь навсегда, но на самом деле я никогда не забуду о них. И если я не могу разобраться в себе даже сейчас, когда мое решение ни на что не влияет, что мне делать со своей неопределенностью в будущем?

— О чем ты думаешь?

Я глянула на него, будто одного взгляда хватит, чтобы разрешить мои сомнения. Увы, это работает не так просто.

— Говорят, в последнее время ты не издеваешься над жителями.

— Кто говорит?