Любовь уже не соизмерима ни с
Один жаждет плоти.
Другой жаждет желания.
Третий больше желает предложения, ему мало того, что уже предложено; чем редкостнее и дороже кажется ему предложенное, тем пламеннее он желает предложения; или наоборот – чем пламеннее он желает предложения (в зависимости от других обстоятельств), тем более редкостным и дорогим кажется ему предложенное.
Точно так же бывает, когда добиваешься любви холодного и неприступного существа, – в результате оно приобретает высшую ценность и бесконечно приукрашивается в глазах той женщины или того мужчины, кого привлекают трудности.
Психо-логи-чески – все существа женского пола должны иметь способность удовлетворять всех существ мужского пола той же породы.
Но так не бывает. Удовольствие самцов различается и зависит от самок. Отсюда можно вывести классификацию и в конечном итоге достаточно важное определение любви (как уникального явления), но эта классификация выбивается из общих правил и строится в какой-то промежуточной области.
В мужчине, который занимается любовью, начинает действовать целая система, в итоге вызывающая спазм. Возбудимость, внешний образ, циркуляция, прилив крови, особый вмонтированный приводной двигатель. Начиная с какого-то определенного момента проявляется поступательно-созидательное начало. Возможно, это единственный конкретный пример такого действия. Ощущение, которое нарастает и превращает все существо в сложный резонатор. Спазм кладет конец этому феномену, который продолжается так недолго, так регулярно, так не похоже на разорванность и распространение мысли.
Я мог бы внести свой вклад в Любовь, если бы того пожелало Провидение: беспощадность по отношению к самому себе и строгость самосознания, вкупе с моим природным пониманием человеческой физиологии и присущим мне беспредметным мистицизмом, могли бы, возможно, что-то изменить в Любви… Но для этого мне должна была попасться женщина с похожим телесным и духовным складом, склонностью к интеллектуальному и экспериментальному неистовству, предвкушению сладострастия как
Безусловно, имеет смысл заниматься любовью… Но любовь как занятие для ума и духа, как сюжет романов и штудий – занятие традиционное и скучное еще и потому, что любовь забывают связывать с
Психологическая любовь сродни кошмару. Все глупости и безумства, которые она выявляет в человеке, следуют иррациональным правилам сновидений.
Человек хотел бы иметь возможность возвращаться к истокам, быть хозяином положения и получать удовольствие, не платя за это. Расти, но не стареть.
Действовать, но иметь возможность исправить содеянное. Это разумно! В этом заключен глубокий смысл, который когда-то приписывали целомудрию, девственности. Не просыпаться растрепанным, в поту возле «раздутого гноем вымени».
Что же делать? Когда глупость совершена, она отбрасывает вас, как волна, а обломок кораблекрушения по-идиотски изучает себя.
Это не женщина. Это секс. Нет, это не секс, это мгновение – безумие, когда делишь его, или безумие, когда достигаешь… но чего именно?
Нет, это не удовольствие – это движение, которое оно сообщает, это перемена, которую оно настоятельно требует и вновь терпит провал, – сломленное, раздавленное, увенчанное наслаждением, брызжущее, завершенное, блаженное, но сладострастие скрывает его поражение.
Оно отправляется в путь, чтобы преодолеть… И вот оно побеждено, утешено, утопает в сладострастии. Оно только наслаждалось. Оно только плодило. Но какова же была цель его существования? Каков предел? Какое самоубийство?
Как распознать тайну этого безумия? Подобное бесчинство вовсе не требовалось для размножения вида.
Такая странная особенность у любви – когда объектом становится прерывание.
Истинная (иначе говоря, утилитарная) ценность любви заключена в насыщении жизненной силой, которую она способна вдохнуть в человека.
Любовь, от которой не исходит такая энергия, никчемна. То есть сексуальный фермент нужно использовать в других целях. То, что предполагалось лишь для производства людей, направлено на совершение поступков, создание произведений.
Сказать кому-то:
Ситуация сразу же приобретает легкость и сгибается под бременем открывшихся перспектив. Мы озаряем традиционные фрески Любви (с большой буквы). Выходим на оперную сцену. Нам кажется, мы участвуем в строительстве мироздания… всего-навсего подражая.
Любовь – это суррогат знания, достичь которого невозможно, и поэтому мы заменяем его спазмами. Но это озарение ничего не освещает.