Эстетика Другого: эстетическое расположение и деятельность

В жизни вне искусства человек воспринимает мир как пространство, объемлющее его тело (мир никогда не воспринимается как вещь, имеющая такой-то «вид»). Оказавшись в садово-парковом ансамбле, он обнаруживает себя в особым образом организованном пространстве, открывающимся как такая конфигурация окружающего мира, которая призвана оставить его с миром один на один. Мир окружает человека со всех сторон, но он никогда не дается ему с исчерпывающей полнотой. Мир — это то, в чём человек находит себя как место-имение, как имеющий место, как присутствующий. Мир — это среда, в которой живут, а потому образ мира нельзя дать через предъявление единичного предмета, образа, формы (всякий предмет — это предмет, принадлежащий миру, то, что находится в мире). Мир — то, что стоит за образами, за вещами, мимо которых, среди которых движется человек, то есть он дан ему как нечто ускользающее: я — в мире, но мир не есть ни та или иная из этих вещей, ни те вещи, среди которых я нахожу себя.

Образ мира можно получить только в движении внутри предметной среды, когда наше внимание сфокусировано не на том или ином предмете, а на пространстве, которое нас окружает. Движение по саду как раз и позволяет пережить то, что мы, погруженные в свои мысли, озабоченные житейскими попечениями, обычно «пропускаем». А в саду торопиться некуда. Мы просто гуляем и созерцаем то, что встречаем по ходу движения. Наше внимание занято его удивительным разнообразием: перед нашим взором сменяют друг друга ландшафты, мы видим цветы и деревья, дома и мосты, лужайки и рощи... В саду мы отдаем себя окружающему, впускаем его в себя, этому способствуют и настроенность на восприятие мира в его гармонии, и само устройство парка как такого места, которое преобразовано человеком ради выявления в небольшом пространстве пространства мирового, ради явления мира в его мирности. Целое парка, как и целое мира, не дано, но задано. Гуляя по парку, мы всегда воспринимаем только какую-то его часть, но эта часть, это место представляет весь парк как объемлющее нас целое.

Когда мы находимся в лесу, в поле, на берегу реки — мы тоже имеем дело с миром, но если наше восприятие не сориентировано на его переживание, то мы (что чаще всего и имеет место) воспринимаем не мир, но его «части»: лес, реку, поле, холмы, овраги, поляны и только иногда, в виде исключения, мир. В парке же все говорит о мире в его перво(з)данности, ведь основная, главная идея европейского парка — это воссоздание эдемского сада, гармоничного, совершенного и свободного от зла мира. Парк — это место, созданное ради того, чтобы мы могли остаться наедине с собой и миром.

Итак, чтобы сделать конструкцией произведения мир, человека необходимо поместить «внутрь» художественного пространства, что в большинстве «изящных искусств» (например, в живописи[102], скульптуре, танце, театре...) сделать не удается. Конечно, каждое произведение — это целостность, а потому оно может рассматриваться как своего рода микрокосм, но все же каждое из искусств говорит о специфическом содержании того, что «в» мире (и через это «что-то» реципиент может открыть для себя мирность мира), в то время как парк «изображает» именно мир-как-космос.

Аналогичные садово-парковому искусству возможности приобщения человека к восприятию «мира» (через восприятие образов «мира») имеются также в архитектуре, где творец может добиваться эффекта эстетического впечатления, сходного с эффектом, полученным из общения с садово-парковым искусством, поскольку человек здесь погружается «в» пространство архитектурного ансамбля или находится в интерьере архитектурного сооружения (храм и дворец как модели мироздания)[103].

Литературное творчество также способно дать нам чувство мира, но это будет тот мир, в котором читатель перемещается вместе с героями произведения, — мир художественный, Вторичный[104], в то время как в парке, в пространстве архитектурного ансамбля человек находится в двух мирах одновременно: в художественном мире парка как артефакта и в Первичном мире. В парке эстетизируется не вещь, не форма, а мир, в котором мы живем и умираем; фрагмент ландшафта преображается таким образом, чтобы вызывать у посетителя представление о мире, о времени и о себе в этом мире.

После того как мы в общих чертах обрисовали отличие пре-эстетических возможностей литературы и садово-паркового искусства по способу их воздействия на человека, попытаемся выяснить, какие последствия это может иметь для ограничения или расширения спектра онтолого-эстетических расположений, входящих в преэстетический потенциал искусства слова и искусства эстетизированного ландшафта. При рассмотрении данного вопроса возможны различные подходы.