Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Из комментария к «Гамлету»: «Такова жизнь. Она преступна по своей природе; если её утверждать, если упорствовать в ней, если осуществлять её кровавые задачи и настаивать на своих правах, следовало бы покончить самоубийством, но и смерть сомнительна»[354].

Из комментария к «Отелло»: «Трагедия необеспеченности, сомнения, страха возможности (возможность, отравляющая действительность; доверие – недоверие к человеческой природе)»[355].

По поводу «Короля Лира»: «…Бытие всё отравлено ложью. Но бытие, раз возникнув, неискупимо, неизгладимо, неуничтожимо: раз нарушенную абсолютную чистоту и покой небытия нельзя восстановить. Ни искупления, ни нирваны. Не дано измерить страдания (оно доступно лишь в чистой форме: наркоз)»[356].

И всё же, трагическое начало заняло в научном творчестве Бахтина гораздо меньшее место, чем смеховое. Эту диспропорцию можно интерпретировать как следствие общеизвестных исторических обстоятельств (что никак нельзя сбрасывать со счетов). Но наряду с этим существовала ещё внутренняя логика бахтинской культурологической концепции, которая властно оттесняла трагическое куда-то на периферию. Впрочем, сам Бахтин ощущал возникавшую при этом односторонность и стремился преодолеть, восполнить её.

В ходе предшествующего изложения мы убедились в том, что временной аспект бытия (в единстве с пространственным и др.) занимает в философских и эстетических построениях Бахтина весьма значительное место. М. М. Бахтин воспринимал реальный мир и, в частности, мир культуры как находящийся в безостановочном изменении, постоянно устремлённый к будущему. Активным участником всех обновительных процессов является, по Бахтину, сам человек – «единственная», особая личность, диалогически взаимодействующая с другими самостоятельными, уникальными «Я». Именно через темпоральные воззрения учёного, быть может, вернее всего можно проникнуть в его творческую лабораторию, в самую суть обо-сковываемой им концепции. Мы в своей статье затронули лишь некоторые аспекты этой обширной темы, связанные, главным образом, с культурным и художественным освоением моментов цикличности в общем контексте развития. Изучение всего обозначенного комплекса вопросов, несомненно, должно быть продолжено.

2004

«Медальоны»: Г. Г. Шпет, В. Б. Шкловский

Шпет Густав Густавович (1879–1937) – русский философ, феноменолог, оригинальный продолжатель ряда узловых идей Э. Гуссерля, Г. Гегеля, В. фон Гумбольдта, В. Дильтея; учёный-энциклопедист, крупный организатор науки. Активно разрабатывал методологические проблемы целого комплекса гуманитарных наук – истории, логики, психологии, теории языка, семиотики, герменевтики, искусствознания, а также эстетики (см. его «Эстетические фрагменты», вып. I–III, 1922–1923 и др. соч.). В истории русской эстетической мысли Г.Шпет стоит несколько особняком, не принадлежа к магистрали религиозно-философской мысли Серебряного века. «Проблемы современной эстетики» – своего рода программная статья Шпета применительно к данной отрасли знания, датированная 1922 годом.

Современная эстетика, полагал Шпет, должна быть воистину современной – т. е. радикально отличаться от тех предшествующих её форм, которые уже выявили свою несостоятельность. Это психологическая эстетика (немецкая и русская школы), неокантианская аксиологическая эстетика, эстетика объективного идеализма («эстетика содержания»), формалистическая эстетика, натуралистическая эстетика («природная», естественнонаучная, позитивистская). Особенно влиятельны две первые формы; их общий коренной изъян – релятивизм; поэтому они и должны быть критически преодолены.

Шпет также считает несостоятельными попытки вывести специфику эстетики из философии чисто логическим, спекулятивным путём. Так, уже Баумгартен утверждал, что эстетика должна стать завершающим звеном теории познания. Эту традицию по-своему продолжил И. Кант, согласно которому эстетическое сознание и деятельность являются опосредующим звеном между теоретическим и практическим разумом. Теперь чаще говорят о «триединстве» Истины, Добра и Красоты, но кто может поручиться за необходимый, а не произвольный характер их объединения?

Шпет признаёт подлинным определением эстетики только её самоопределение, исходящее из уяснения её собственного предмета, принципиальных оснований и соответствующих им методов. Эстетика может стать строгой теоретической наукой только как философская дисциплина, опирающаяся на прочный фундамент современного философского знания. В частности, на достижения феноменологии Э. Гуссерля, которая, разработав метод феноменологической редукции, «вынесла за скобки» все эмпирические и психологические составляющие опыта. В таком самоопределении Шпет видит приоритетную, едва ли не главнейшую задачу современной эстетики. И сам предлагает оригинальное, нетрадиционное её решение.