Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

И все же, озабоченный высшим слоем духовности, кругом самых одаренных человеческих индивидов, Ницше отдает себе отчет в том, что на них работает обширное, многосоставное целое, которое и есть культура в широком её понимании. Лучшие, творчески наипродуктивнейшие – её цвет, но цветы засохли бы, не будь у этого древа кроны, ствола, корней. «Высокая культура – это пирамида: она может стоять только на широком основании…» [II, 686]. Ему приходится определить свое отношение не только к «первым» по рангу («сильным духом»), но и ко «вторым» («сильным мускулами и темпераментом»), а также и к «третьим» – большинству, состоящему из посредственностей («интеллигентным машинам»). Отпечатком элитарности, который несет на себе эта классификация, можно пренебречь; главное заключается в признании функциональной необходимости всех трех этажей пирамиды, каждого культурного слоя. «Вторые» являются подручными, подмастерьями у «первых», «это исполнители сильных духом, их ближайшая среда» [II, 685]. Но для производства немногих одаренных необходима и масса вполне ординарных тружеников культуры; более того: «исключительный человек относится к посредственным бережнее, чем к себе и себе подобным…» [II, 686].

Особенность ницшевского подхода (для нас неприемлемая) состоит в том, что свое разделение деятелей культуры по рангам он считает заданным биологически и потому жестко фиксированным (как при кастовом делении общества). В действительности же одаренность проявляется весьма вариативно, в различных сочетаниях и на разных этажах культуры. Так, известны выдающиеся педагоги – мастера художественного образования и воспитания, которые сами значительных живописных, музыкальных и т. п. творений не создали. Далее, ранжирование в культуре и искусстве – кто кого одареннее, кто солист, а кто всего лишь участник массовки – достаточно условно и субъективно. Истинность ранжирования трудно подтвердить a priori, скорее она обнаруживается a posteriori.

Но ясно одно: культура – пирамида, её строение предполагает многосложную дифференциацию функций, ролей участников культурного процесса. И в этом сложно организованном целом есть место индивидуальностям самого разного характера, творческой направленности и калибра.

* * *

Центр (центры) и провинция включены в единое пространство культуры, составляя лишь особые его зоны, специфицированные по их роли, функциям. Объективные различия между центром и периферией определяют нетождественность условий и возможностей культурного развития в столицах и «на местах». Не вполне одинаковыми оказываются, естественно, также пути и формы такого развития. Но о каких-то решающих преимуществах для той или другой стороны говорить не приходится. Ибо уязвимость в одном отношении в конце концов всегда компенсируется превосходством в чем-либо другом. Главное же заключается в том, что и центры, и периферия решают (призваны решать) общие для них кардинальные задачи культурного порядка. Следовательно, и оценка достигнутых результатов должна осуществляться по единому критерию – их реальному вкладу в решение общих задач. Каковы эти задачи в сегодняшней России, мы попытались конкретизировать, размышляя над некоторыми небезынтересными страницами ницшевского культурфилософского наследия.

В заключение обратим внимание еще на один момент, последний по порядку, но не по значению. Различные национальные культуры отличаются друг от друга, констатирует Ницше, по степени своего приобщения к духовности высшего порядка. Развиваясь, они как бы борются за право быть первыми в духовной сфере. Немецкая культура, говорит он, все более понижает свой уровень. Зато Франция в культурном отношении заметно выросла и выходит на первые роли в Европе. «Уже нынче много новой серьёзности, много новой страсти духа перекочевало в Париж…почти все психологические и художественные вопросы трактуются там несравненно тоньше и основательнее, чем в Германии…» [II, 591].

Казалось бы, какое до этого дело Ницше, давно презревшему национальные разграничения и перешедшего на позиции «европеизма»? И все же он не может скрыть досады по поводу деградации «страны философов». Видимо, какая-то доля патриотизма в его душе все-таки сохранилась. Нация, выпустившая из своих рук факел духовного максимализма, становится второстепенной, второразрядной. В сущности, она превращается в духовную провинцию — на сей раз с однозначно негативным смысловым наполнением этого термина. К такой провинции Ницше беспощаден.

Духовный провинциализм – едва ли не самая большая беда из тех, которые подстерегают страну, допускающую спад настоящей культуры, согласную довольствоваться лишь её суррогатами.

2001

Д. Н. Овсянико-Куликовский о связи психической нормы и патологии