Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Немало угроз свободе и демократии выявлено Олдосом Хаксли в ходе анализа реалий середины XX века и перспектив дальнейшего развития мирового сообщества. Эти угрозы можно разделить на два основных типа: социокультурные и антропологические, условно говоря – «внешние» и «внутренние». Предметом особой тревоги и озабоченности должны стать, считает Хаксли, вторые. Дело в том, что под воздействием внешних (социокультурных) детерминант, формируемых ходом общественного развития, в конце концов происходят необратимые и дегенеративные изменения самой человеческой сущности (на современном нам языке их называют «мутациями»). Это – самое страшное из всего того, что только можно вообразить, поскольку слом внутреннего стержня в самом человеке лишает его надежды на сохранение и развитие свободы и демократии.

Г розный признак антропологического кризиса Хаксли усматривает в том, что ограничивается, сжимается не только пространство свободы – у многих исчезает само желание свободы, потребность в ней. Размышляя на эту тему, писатель вспоминает «Легенду о Великом Инквизиторе» Ф. М. Достоевского. В частности, слова Ивана Карамазова о том, что многие будут готовы отказаться от свободы, если только им будет обеспечена сытость – суррогат счастья, «если хлеб будет подаваться регулярно и обильно три раза в день». Именно это мы и наблюдаем сейчас, констатирует Хаксли, – по крайней мере у многих представителей молодого поколения. Их девиз – «Дайте мне телевизор и гамбургер и не беспокойте меня с ответственностью свободы» (98). Да, эти молодые люди, «так скудно думающие сейчас о демократии», могут стать на время революционерами – «когда дела идут плохо, паёк сокращается, эксплуататоры начинают выдвигать новые требования»; но как только «времена станут лучше», они вновь откажутся от этой обременительной привилегии – свободы. В этом отношении благополучные отпрыски великой западной демократии подобны дронтам – птицам, утратившим способность летать. Перерождение демократии в тоталитаризм становится тем вероятнее, тем реальнее, что диктаторы будущего, несомненно, смогут «предоставить своим субъектам достаточно хлеба, цирков, чудес и тайн» (98), а к тому же будут в совершенстве, на научной основе, владеть техникой «манипуляции разумом». Это – в будущем. Но уже сегодня есть основание заявить: «Капитализм (в традиционно-цивилизаторском его понимании. – В. К.) мёртв – правит бал консьюмеризм (т. е. потребительство. – В. К.)» (40). Следствием этого становится не только фатальная неизбежность рекламы, но и утверждение особого типа человека – субъекта потребительского общества (прежде, добавим мы от себя, именовавшегося «филистером», «мещанином», «обывателем»).

Хаксли менее всего склонен недооценивать правовые механизмы демократии – конституции, законодательства и т. п. Он неоднократно с удовлетворением констатирует наличие прочных правовых демократических традиций в таких странах, как Англия, США, и сетует на отсутствие таковых у ряда других государств. Но способна ли демократия защитить себя от вырождения и перерождения собственными правовыми средствами – это большой вопрос. Писатель, глядя трезвыми глазами на реалии середины XX века и их непосредственную проекцию в будущее, приходит к горькому, но честному выводу о возможности универсальной фальсификации демократии, демократического общественного устройства как целого. Он пишет: «При неумолимом давлении возрастающей перенаселённости и заорганизованности и при помощи всё более эффективных методов манипулирования разумом природа демократии будет изменена. Оригинальные старинные формы её – выборы, парламенты, Верховные Суды и др. – останутся. Но скрывающейся за этим всем сущностью будет новый вид – тоталитаризм ненасильственный. Все традиционные имена, все почитаемые лозунги останутся точно такими же, какими они были в старые добрые времена. Демократия и свобода будут темой каждой передачи и редакторской статьи – но демократия и свобода в строго пиквикском смысле. Правящая олигархия и её вышколенные элитные солдаты, полицейские, творцы мыслей и манипуляторы разумом будут тихо участвовать в этом представлении, пока не станут свидетелями конвульсий строя» (92). Такой вывод требовал большого мужества мысли от Хаксли, и оно у него действительно имелось. Реальная возможность вырождения демократии в свою прямую противоположность при сохранении всех нынешних её ритуалов и атрибутов – вот главное предостережение писателя-мыслителя представителям своего и следующих за ним поколений.