Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Д. С. Мережковский в известной статье «Грядущий Хам» (1906), опираясь на созвучные высказывания А. И. Герцена, предсказывал грядущее торжество мещанства, трактуя его как выражение духовного оскудения человека.

Д. Н. Овсянико-Куликовский, один из редакторов журнала «Вестник Европы», в своей статье «Ценность жазни» (BE, 1915, кн. 5, май) «вступился за честь» мещанина. У маленького человека, соглашался он, малые цели и малые силы, но он воплощает в себе инстинктивную «радость существования», которая тоже нужна человечеству, истории. В этом смысле каждый человек, не исключая и великих, в некоторой степени причастен к «мещанству», утверждает Овсянико-Куликовский.

Мих. Лифшиц, теоретик-марксист, в предисловии к «Истории искусства древности» Винкельмана, изданной в русском переводе в 1933 году, писал о том, что развитие европейского капитализма в разных странах ставило их системы образования перед выбором: либо «классическая», широкогоризонтная модель обучения, либо – «реальная», узко-практическая («максимально приближенная к жизни»). Классика выходила из моды, прозаичность буржуазного существования требовала «реального»[834].

Когда в конце XX века капитализм вновь пришел в Россию, опять стал актуальным вопрос: «романтизм» или «реализм»? ценности «дальние» или «ближние»? «журавль в небе» или «синица в руках»? Одну из попыток пересмотреть «романтическое» решение этой дилеммы предпринял доктор философских наук А. С. Ципко, ныне обозреватель «Литературной газеты» и частый участник ток-шоу на ТВ. В своей книге «Истоки сталинизма», появившейся в самом начале «перестройки», Ципко по сути возроптал против негативной окраски термина «мещанство», характерной для традиционного русского менталитета. «Идея великого дела загипнотизировала наше национальное сознание, – сокрушался автор. – Во имя его мы были готовы буквально на все»[835]. Между тем западное мещанство, столь ненавистное Герцену, Мережковскому и марксистским его критикам, являлось и является разумным освоением поэзии повседневности, ценностей частного бытия. Все беды России – от того, что она своевольно, своенравно уклонилась от торной дороги, проложенной западной цивилизацией. «Кляня мещанство, духовную ползучесть буржуазного образа жизни, а вместе с ним и его потребительство, мы тем самым косвенно оправдывали наше неумение работать, торговать, организовывать разумно нашу повседневную жизнь, чтобы достигнуть достатка и благополучия»[836]. Сегодня мы все эти премудрости либо уже освоили, либо активно осваиваем. Значит ли это, что отныне наш удел – то же самое «позитивное мещанство», «поэзия быта, повседневности», и только? Если да, то тогда мы должны всей душой принять глобальную массовую культуру и ни о чем более высоком не помышлять. Меня лично, а, может быть, и еще многих, такая перспектива не радует.

Особо следует остановиться на национально-этническом компоненте культурной идентификации. Попутно замечу, что надо учитывать как общность, так и различия между упомянутыми терминами: этничность тяготеет к кровно-родственным, историко-генетическим связям (к «племенному началу», по терминологии К. Н. Леонтьева), тогда как в национальном над «телесным» родством возвышается единство вторичное – социальное, духовное, по составу полиэтническое и скрепленное узами государственности.

В современной литературе часто приходится сталкиваться с той точкой зрения, что глобализация означает полное разрушение (либо уже сейчас, либо в недалеком будущем) национально-этнической культурной идентификации, а также суверенитета национальных государств. Суть идеи суверенитета, полагает, например, уже знакомый нам В. Ф. Галецкий, состоит в том, что самой важной формой идентификации признается та, которая связана с сувереном – этносом, нацией, государством. Но процесс глобализации, по его мнению, «неизбежно и неразрывно связан с диффузией суверенитета, государственных и национальных интересов, патриархальных ценностей»[837]. В осознании этого «исследователи должны быть мужественны и последовательны»[838].

Такая односторонне-универсалистская точка зрения представляется мне большим, непростительным упрощением, выдачей автором желаемого за действительное.

Здесь уместно напомнить, что наряду с тенденцией чистого универсализма (= мондиализма) существует и противоположная тенденция – «этнический ренессанс». Это признает даже такой убежденный сторонник и пропагандист глобализации, как Дж. Бхагвати. «Подъем мультикультурализма и гордости за свою этническую принадлежность – современные явления»[839], – пишет он. Этносоциологи США в 70-е годы прошлого века вынуждены были отказаться от прежде господствовавшей теории «плавильного тигля» (якобы ассимилирующего в Америке всех и вся) и признать реальность, а также необходимость сохранения впредь этнического многообразия[840].