Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Пожалуй, Сементковский здесь несколько поступается истиной, умалчивая о достаточно многочисленной категории земских деятелей – агрономов, землеустроителей, статистиков и т. п.; но во многом его упрек был справедлив. «Не для… будничной, тяжелой работы подготовляла себя интеллигенция. Она, как и главная ее составная часть, помещики, стремилась в города, на службу, на места, щедро оплачиваемые, для того, чтобы в часы досуга дилетантствовать на поприще науки, литературы, искусства, и заниматься политикою в духе освобождения личности. Один вид освобождения личности ей был совершенно чужд: освобождение личности от мрака хозяйственного (предпринимательского. – В. К.) и всякого иного невежества» (152–154).

Определила ли вообще интеллигенция свое место в созидании нового общества и его экономики? Постановка вопроса, предложенная Сементковским, представляется вполне логичной и правомерной. (Кстати, невольно возникают ассоциации, так или иначе связанные с современным этапом истории России).

Сементковский заранее отводил возможные упреки в узком, плоском утилитаризме его позиции. И в самом деле, он был озабочен не просто увеличением числа интеллигентных практиков, в частности, в деревне, а гораздо большим. Эти люди должны были внедрить цивилизованные формы хозяйствования, предотвратив или заменив ими «дикие». «Где были те интеллигентные люди, – с досадой спрашивал он, – которые в деревне могли бы работать вместе с крестьянином для того, чтобы предотвратить окончательное истощение почвы, хищническое хозяйство, проживание миром мирских денег, захват всего влияния кулаками?» (152). Образованные практики должны были стать, так сказать, советниками и помещика-предпринимателя, и крестьянина-хозяина; помимо знаний они должны были иметь высокую альтруистическую, гражданскую мотивацию.

В свете сказанного за «непрактичных», «уклоняющихся» интеллигентов из очерков Сементковского стоило бы и заступиться, кое в чем понять и оправдать их. Сверхличные цели предпринимательской деятельности часто и легко декларируются, но намного труднее просматриваются в реальной практике «деловых людей». Не это ли побуждало многих русских интеллигентов предпочитать коммерции какую-нибудь административную или просветительскую деятельность на службе у государства (что особенно раздражало Сементковского)? Может быть, на «казенном», государственном поприще лучше или хоть как-то проступают те самые «сверхличные цели», без которых самая выгодная, прибыльная деятельность утрачивает для русского интеллигента всякую привлекательность?

И все же в конце XIX века, считает очеркист, произошел решительный поворот от «освободительных» теорий к созидательной предпринимательской деятельности. В самой жизни «герои дела» все активнее теснят «героев слова». За первыми будущее, весь грядущий век, а вторые на их фоне будут все более выглядеть «белыми воронами».

А что же – литература? В ней за последние два десятилетия XIX века, пишет редактор «Нивы», фактически совершился аналогичный поворот: от одностороннего критицизма к всемерному содействию процессам созидания новой жизни и нового человека. К делу строительства нового общества. Пусть и не столь свободного, как на Западе. Сементковский не только фиксирует указанный поворот. Глубоко сочувствуя ему, он стремится его закрепить, усилить и обосновать теоретически – несмотря на всю свою нелюбовь к теориям. Тем самым он вступает в область теории и истории литературы, а также эстетики, своеобразно им трактуемой.

Исходным пунктом как для Сементковского-социолога, так и для Сементковского-эстетика являются «идеи 60-х годов», т. е. воззрения революционно-демократические и народнические, оплодотворившие собой некогда взлет и творческую мощь великого русского реализма. Однако, вроде бы и следуя принципам этой демократической эстетики, редактор «Нивы» активно приспосабливает их к своим специфическим задачам и целям.

Одним из центральных принципов революционно-демократической эстетики была неразрывная связь литературы, искусства и общества. Отсюда вытекал пафос общественного сужения средствами искусства, гражданственность последнего. С этим было связано особое внимание к идейному содержанию художественных произведений. – Все перечисленное присутствует и в эстетической концепции Сементковского, однако некоторые акценты заметно смещены. Тезис об общественной ценности эстетических и художественных явлений сведен им к простой пользе, трансформируясь в заурядный утилитаризм. Служение Родине, обществу и народу отождествляется со служением «власть предержащим» – государству и правительству. Согласно Сементковскому, «законодатель» (в данном случае правительство самодержавной России) и русская литература «стремятся в сущности к одной цели, бьют, так сказать, в одну точку» (159).