Эстетика эпохи «надлома империй». Самоидентификация versus манипулирование сознанием

Известно, сколь важную роль в эстетике революционного демократизма и народничества играла познавательная функция искусства. Отсюда следовала приверженность методу художественного реализма, с его широчайшими познавательными потенциями и исключительной силой воздействия. – Сементковский многое повторяет за своими предшественниками «буква в букву». «… Если литература является отражением жизни, – пишет он: – а в этом конечно и современной литературе отказать нельзя, то…» (208) и т. д. В его лексиконе постоянно присутствуют такие привычные формулы эстетики 60-х годов, как «познание жизни в художественных образах», «анализ», «впечатляющие картины русской жизни», «оценка изображенных характеров и событий», «суд» над ними и вынесенный им писательский «приговор». Как-то незаметно, однако, выходит, что литература и искусство, собственно, и существуют лишь для того, чтобы образно исследовать, познать и оценить именно сегодняшнюю, текущую жизнь, – а далее, на основе полученного знания, общество должно принять соответствующие решения и практически преобразовать несовершенную действительность. Усилиями русских писателей конца XIX века создана, считает Сементковский, «картина русской жизни… настолько полная и правдивая, что она может быть положена в основу общественных и государственных начинаний, выясняя настроение и стремления разных классов русского народа…» (204).

Одним словом, «чтобы строить, надо знать, а чтобы знать…» Чтобы знать, продолжает Сементковский, надо, во-первых, изучать статистику, данные всероссийской переписи например, их научное обоснование и т. д.; во-вторых, тщательно собирать и осмыслять те россыпи знания о действительности, которые содержатся в произведениях писателей, как великих, так и рядовых.

Слово «реалист» в понятийном словаре Сементковского становится равноценным слову «бытописатель», и даже первое заменяется вторым. В устах редактора «Нивы» в слове этом нет никакого одиозного оттенка, наоборот: публицист выражает неподдельное удовлетворение по поводу того, что каждый социальный слой русского общества, каждый человеческий тип и профессия внутри них нашли своих достойных бытописателей, а знания их о своем предмете воистину доскональны.

Этих явных снижений высокого духа эстетики 60-х годов Сементковский не смущается. Ему видится здесь не падение, а взлет, не недостаток, а преимущество. Большой реализм XIX века начинался с весьма скромного, непритязательного «физиологического очерка»; по Сементковскому, на исходе XIX столетия он (реализм), описав большой круг или виток спирали, вновь вернулся к тому, с чего начинал.

В новой «позитивной» эстетике Сементковского центральное место принадлежит – что по-своему логично – жизнеутверждающему, положительному началу, передовому социальному и эстетическому идеалу, «положительному герою» как наиболее адекватному воплощению последнего.

Русской литературе конца XIX-го и тем более грядущего, XX века нужен новый герой: не выродившийся со временем «лишний человек» прежних времен, а человек-созидатель, человек-деятель, способный утвердить себя в жизни и переделать ее. «… Пора героев миновала… ХХ-й век будет временем… людей дела, крепких духом, сильных волею, чистых совестью, стойких в преследовании непосредственных задач жизни, одерживающих победу за победою, потому что они твердо знают, к чему стремятся, знают и лучшее средство достижения своих целей. (…) Таким образом и у нас, в России, осуществляется идеал демократического общества» – «фаустовский» идеал (211). (Какие знакомые формулы-термины! Словно бы заимствованные из будущей советской литературы!)

Но продолжу цитирование. «… К этим новым людям, появляющимся теперь всюду в гораздо большем числе, чем прежде, совершающим свое жизненное дело без всякого шума, скромно, незаметно» (211) и т. д. – (Скажите, эти словесные формулы ничего и никого вам не напоминают? Ну, прямо наваждение какое-то… То ли это голос советской эпохи, 30-х годов, то ли… Неужели такое совпадение возможно? «Воспоминание о будущем»?..).

Бытие как деяние, тема свободного труда на себя, человек труда как герой новой литературы, нового искусства – все тут, все на месте; ничего не упущено, не забыто; Сементковский знает свое дело.