Читаем Эстетика пространства полностью

Из неопределенного множества феноменов эстетики интерьера мы остановимся на описании и истолковании уюта. Представить результаты развернутого исследования других феноменов данного региона эстетического опыта мы пока не готовы. (Когда передвигаешься по незнакомой местности без карты, не следует торопиться.) Разработка эстетики интерьера продвигается медленнее, чем исследование феноменов эстетики направлений. Причина в том, что вычленить направления пространства проще, чем типичные эстетические ситуации в нашем восприятии пейзажа и интерьера. Направления пространства заданы (определены) положением, занимаемым человеческим телом в пространстве, его ориентацией относительно земной поверхности. Они обозримы и хорошо «читаются». Направления вертикали и горизонтали, представленные далью, простором, высью и пропастью, заданы антропо-логически и геологически. Предварительную разметку феноменальной карты эстетики направлений облегчает и наличие в языке соответствующих терминов, которые содержат в себе (свернуто) возможность экспликации их эстетического содержания.

Попытавшись разметить феноменальное поле эстетики интерьера мы вскоре обнаружим, что отдельные расположения не читаются здесь с той же определенностью, с какой они читались в эстетике направлений. Отсюда понятно, почему аналитику внутренних пространств мы открываем исследованием уюта. Это тот феномен эстетики интерьера, который давно ожидает внимания аналитиков эстетического опыта. Для начального этапа изучения эстетики закрытых пространств именно уют предоставляет наилучшие возможности[173]. Этот феномен хорошо артикулирован на языковом уровне, в искусстве, и, что еще важнее, он знаком многим людям на их собственном опыте.

Размышляя об эстетике интерьера как таковой, мы не можем уклониться от следующего вопроса: «Существуют ли помимо уюта расположения, внешним референтом которых является внутреннее пространство?» Предполагаем, что они существуют. Однако для того, чтобы это утверждение перешло из области предположений в разряд обоснованных суждений, необходимо провести ряд специальных (поисковых) исследований, нацеленных на выявление тех особенных форм «так оно есть», которые связаны с внутренними пространствами.

Если исходить из вербальной фиксации опыта как критерия зрелости эстетического феномена (слово выделяет переживание из общего потока, обращает на него внимание, удостоверяет его важность, значительность), приходится констатировать, что другие столь же распространенные, эмоционально и эстетически нагруженные термины, имеющих отношение к закрытым пространствам, как уют, в русском языке отсутствуют. (Это, впрочем, совсем не означает, что их нет в других языках.) И если исходить из опыта пребывания в закрытых пространствах как предметных референтах переживаний особенного, то наряду с уютным интерьером можно, пожалуй, говорить о священном (сакральном) и торжественном («парадном») помещениях[174].

Однако священное и тожественное (в отличие от уютного) не замкнуты на «эффект места» и имеют весьма широкую область применения. Священным, в частности, называют все, что относится к жизни богов у язычников и к тому, что так или иначе соотносимо с Богом в авраамических религиях, а торжественным – то, что выходит за рамки повседневности и связывается с чем-то значительным, имеющим высокую ценность. Это могут быть важные события в общественной или частной жизни, вещи, предназначенные для «особых случаев», а также (хотя и не исключительно) интерьеры, подходящие для торжественных собраний, или специально для них построенные (таковы и внутридомовые помещения, и выделенные места в городах: площади, проспекты).

Попытки осмыслить эстетику священного интерьера наталкиваются на затруднение: чувство священного, охватывающее человека в храмовом интерьере, с полным правом может быть истолковано не в эстетических, а в религиозных понятиях. Однако религиозное, мистическое восприятие и переживание священного интерьера не исключает его эстетического восприятия и толкования. Все зависит от того, какое вероисповедание у человека и в каком храме он находится. Само священное пространство, в том случае, когда в него попадает неверующий или когда верующий оказывается в храме, принадлежащем иной вере, может быть пережито как священное, но переживание это будет, скорее, эстетическим, чем религиозным. Этот опыт, как кажется, как раз и можно было бы отнести к эстетике священного интерьера. Но если о священном интерьере как об эстетическом расположении говорить допустимо (хотя эта возможность и требует обсуждения), то вопрос о критериях различения религиозного, эстетического и, возможно, религиозно-эстетического опыта требует времени и усилий для своего разрешения. Мы в этой работе ограничимся рассмотрением феномена уюта и кратким введением в анализ торжественного помещения.

3.2.Уютное место


3.2.1. Феномен уюта в эстетике пространства


Страшно жить на этом свете,


В нем отсутствует уют, —


Ветер воет, на рассвете


Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Сочинения
Сочинения

Порфирий — древнегреческий философ, представитель неоплатонизма. Ученик Плотина, издавший его сочинения, автор жизнеописания Плотина.Мы рады представить читателю самый значительный корпус сочинений Порфирия на русском языке. Выбор публикуемых здесь произведений обусловливался не в последнюю очередь мерой малодоступности их для русского читателя; поэтому в том не вошли, например, многократно издававшиеся: Жизнь Пифагора, Жизнь Плотина и О пещере нимф. Для самостоятельного издания мы оставили также логические трактаты Порфирия, требующие отдельного, весьма пространного комментария, неуместного в этом посвященном этико-теологическим и психологическим проблемам томе. В основу нашей книги положено французское издание Э. Лассэ (Париж, 1982).В Приложении даю две статьи больших немецких ученых (в переводе В. М. Линейкина), которые помогут читателю сориентироваться в круге освещаемых Порфирием вопросов.

Порфирий

Философия