Эстонская новелла XIX—XX веков

И был бы еще парень, ради которого стоило потерять голову! А то — Алексей! Правда, обличьем он был гладкий да статный, но самый непутевый парень в деревне. Да еще и слава о нем дурная шла. И вдобавок ко всему был он русской веры! Дедушка ни за что не отдал бы за него дочь. Но в конце концов, когда они уже ждали ребенка, дедушке пришлось пересилить себя и принять все как божье наказание.

Справили свадьбу. Эмми и Алексей прожили вместе несколько лет. И дети у них были. Но Алексей так и не смог избавиться от своей дурной привычки. Он был как больной. Теперь это и впрямь называют болезнью. Клептомания… Он не мог иначе, он должен был красть. По весне у всех деревенских мужиков на заливе были мережи наставлены, у него тоже. Но Алексей не довольствовался своим собственным уловом, он повадился тайком проверять чужие мережи. За такое, по исконным обычаям жителей побережья, полагался самосуд. Мужики некоторое время следили за Алексеем, предупреждали его, угрожали и в один прекрасный день, поймав на месте преступления, избили до потери сознания. В перерывах окунали в холодную воду и снова били. Правда, тогда Алексей все же остался жив, но стал болеть грудью и вскорости умер от чахотки.

На долю тети Эмми выпало вдовство и тяжелая деревенская работа. Нужно было прокормить четырех малолетних детей да старика свекра.

Дедушка помирился с дочерью и посоветовал ей перейти назад в лютеранскую веру; Эмми так и сделала. Два разбитых сердца вновь соединились. Отец и дочь вместе ходили в церковь. И тетя Эмми навещала нас почти каждое воскресенье после полудня. Она была хорошим человеком, лицом же походила на дедушку. Мы все любили ее. Иногда она приносила нам яблок, потому что «яблонный сад» у них был «поболе» нашего. Но еще больше удовольствия доставляла она нам, детям, тем, что разговаривала с нами словно со взрослыми. Это нас необычайно подкупало, мы чувствовали, что тетя Эмми и наша гостья. Мне трудно объяснить, насколько это было интересно — вести разговор на равных с человеком старше тебя, в чьем голосе затаилась печаль и чей смех звучал приглушенно! Она никогда не шутила с нами. И этим мы тоже гордились.

Моя мать говорила, что дедушка после истории с тетей Эмми переменился. Больше он никому не навязывал своей веры насильно, с бранью! Ведь все эти несчастья оттого и произошли, что он поначалу был с тетей Эмми чересчур строг.

Не знаю, думал ли так и сам дедушка. Но для нас он действительно был другом.

За обеденным столом каждый из нас стремился сесть с ним рядом. Тем более что место возле матери было привилегией самого маленького.

Но у дедушки были свои любимчики, например моя старшая сестра Малль. Она больше всех нас походила на тетю Эмми, так считали старшие. Худенькая, словно палочка для хмеля, шаловливая и смелая, она залезала на вершины самых больших деревьев. Но бывала иногда и очень грустной.

Если Малль разбивала чашку, дедушка брал вину на себя. «Это я обронил», — говорил он во всеуслышанье, и тут уж не следовало ни возражать, ни виновнице выговаривать.

В рождественский вечер именно дедушка приносил в комнату елку и наряжал ее за закрытыми дверями. Мы делали вид, словно ничего не замечаем. Лишь после того, как дедушка сам выходил к нам и спрашивал: «А что нынче за день?» — мы отвечали: «Сочельник!» — «Ан правда? — удивлялся он. — А вы меня, часом, не дурачите?»

Мы наперебой доказывали… Малыши, увлекшись, проговаривались: «А мы бегали под оконце подсматривать…» Когда крик и смех достигали предела, дедушка широко распахивал двери и приглашал нас подойти к елке. У него даже свечи уже горели. Но в первое мгновение комната казалась нам такой торжественной, что мы не сразу решались переступить порог. Постепенно, словно не веря, приближались мы к этому великолепию.

Это было первое действие рождества.

Второе действие — возня на соломе. Третье — прием гостей. И четвертое — новогодняя ночь. Тогда снова зажигали елку. В комнату опять приносили солому. Дедушка зачитывал самую многозначительную из проповедей, где говорилось о жизни и смерти. Мне она нравилась больше других. Огни горели всю ночь, и стол был накрыт. Мы не хотели уходить спать, пока не появятся рождественские ряженые. Но каждый раз неизбежно наставал момент, когда шумная возня детей начинала действовать взрослым на нервы. Отец и мать отправлялись на отдых, чтобы немного вздремнуть до появления ряженых. Дедушка же подсаживался к нам и учил нас играм потише, таким, которые «дом с места не стронут». Он рассказывал нам, как интересно он со своими братьями и сестрами проводил в старину новогоднюю ночь. И еще он объяснял, что время бежит быстрее, если что-нибудь мастерить, например новогоднюю курицу.

И дедушка показывал нам, как плести из соломы всякие штуковины. Одна из них и называлась «новогодняя курица». Правда, она больше походила на люстру, чем на курицу, и ее подвешивали к потолку. И все же было очень забавно. А ведь сделана из одних палочек, соломинок да льняной нитки…