Эстонская новелла XIX—XX веков

В сердце ее вдруг поднялась беспричинная, безотчетная радость, радость юного существа, стоящего на пороге иной жизни, радость, порождаемая наступающей зрелостью, связанная с возмужанием. И мысли девушки опять возвратились к тому, что вот теперь и у нее есть своя тайна, о которой ни одна душа не догадывается, тайна, которая скрыта от посторонних глаз. Ведь человек, тот, что сидит сейчас здесь и разговаривает, — ее милый, и никто еще не знает об этом; ни отец, ни даже мать. И Мирьям, ощущая все большую радость, снова и снова думала о себе: вот теперь и она такая же, как другие девушки, как все ее подружки, те самые, что вечерами, с наступлением сумерек, уходили от нее по тенистым дорожкам в глубь парка, присаживались на свободные скамейки в ожидании возлюбленных.

Мирьям на мгновение очнулась от своих мечтаний, открыла глаза и увидела, что в кухне стало еще темнее. Лишь оконные проемы светились, да тускло поблескивала недопитая бутылка на столе, отражая притушенное ночное небо. И в этой усталой, тихой и мягкой темноте было так приятно вновь слушать голос человека, ставшего для нее желанным, голос, рождающий все новые и новые истории.

— Было это, тысяча чертей, возле одного южного архипелага — наскочили мы на риф. Тут уж вся надежда на шлюпки, — рассказывал Антс. — Что с другими стало, не знаю, но мы — я, капитан с помощником, рулевой да еще несколько человек постарше чином — болтались по морю целых четырнадцать суток. Кончилась провизия, вода вышла, остался лишь бочонок рома. Представь-ка себе, старина: язык у тебя пересох, точно береста, а чтобы утолить жажду — лакай этот самый ром, прямо ведрами! Ха-ха-ха!

— Чего тут представлять, дело известное, — кивал старик.

Антс и сам малость расчувствовался и добавил уже с печальным вздохом:

— Да-a, а под конец вино потом выходило. Что ни капля на коже — чистый ром.

— Ну конечно, ежели у вас нисколько воды не осталось, — сказал отец.

Мирьям понимала, что милый преувеличивает, привирает, и все же она вдруг как-то по-детски испугалась: а что, если бы с ним и в самом деле в тот раз случилось непоправимое? И ей показалось, что тогда ее тоже давно не было бы в живых… Она вновь погрузилась в полудрему, потеряв способность мыслить трезво; девушка вдруг решила, что настрого запретит парню уходить в море, — не может же она, Мирьям, спокойно смотреть, как этот беспечный человек дает увлечь себя в водоворот бедствий! Потом она еще немножко подремала, улыбаясь сквозь сон, так как вместе с мужчинами тоже глотнула немного крепкого пива, и снова увидела себя сидящей среди зеленых полей, возле своего избранника.

Отец вновь принялся за пиво и в промежутке между двумя громкими глотками сказал:

— Но в конце концов вы все же… спаслись?

Антс ответил:

— Ну да, спаслись.

Некоторое время стояла тишина.

Карли до сих пор не проронил и десятка слов — он лишь внимательно слушал. Но тут и он не вытерпел. И, с шумом оттолкнув локтем тарелку, спросил, запинаясь:

— А где? Где вы высадились?

— Бог его ведает, уж и не помню. Кажется, где-то на берегу Африки. Во всяком случае, жители были там черные, как трубочисты.

— И никто из вас за это время не помер? — снова спросил Карли.

— Гм, никто, — пренебрежительно бросил Антс. — Почти все поумирали, будь спокоен. Парней бросали за борт, точно кранцы[9]… каждый день по нескольку трупов. Долго ли протянет человек, коли и еда и питье — свое же тело.

Старик испуганно переспросил:

— Ох, что ты говоришь… свое же тело?

— Да-да, — подтвердил бравый моряк.

— Ч-черт! — воскликнул Карли.

Мирьям стало не по себе, и она поспешила прервать беседу мужчин; состроив на лице гримасу, точно ее сильно клонит ко сну, она сказала, зевай:

— Время уже позднее… Пора, пожалуй, идти спать. Так я вам постелю на полу.

— Если позволите, — сказал Антс.

А старик, беспокойно попыхивая трубкой, закрыв бородой стакан с пивом, продолжал расспрашивать:

— Вот страх-то… Как же так, свое тело?

Можно было ясно представить себе, несмотря на темноту, с какой невозмутимостью пожал плечами отважный моряк.

— Мало ли что случается на белом свете, удивляться тут нечему, — небрежно бросил он. И в то время как Мирьям, пытаясь снова отвлечь мужчин от разговора, встала из-за стола и принялась собирать посуду, он объяснил как бы нехотя:

— Как? Да? Прими в расчет, хозяин, что мы три-четыре недели были без воды. Иного и не оставалось, как кусать свою руку и этак утолять жажду. Ха-ха-ха! Забавно, не правда ли?

Но на сей-то раз он все же хватил через край: эта последняя жуткая подробность приключения как бы развеяла то таинственное очарование, которое до сих пор владело слушателями. Карли вскоре беспокойно заерзал на стуле, зажег папиросу, притушил тлеющую спичку своими толстыми пальцами слесаря и сказал рассудительно и угрюмо:

— М-да, здорово. Идемте-ка спать. Будет и завтра еще ясный день.

— Ну что ж, идемте, — сказал отец, вставая.