Эстонские повести

Да, господин Гернет, я могу тебе сказать, кто ты такой. Подожди, только раньше я придумаю, как тебя по заслугам назвать. Трудно даже подобрать слово для такого фарисея, как ты… «Мы — здешние дворяне — люди либеральных взглядов. Мы понимаем: в конечном итоге то, что выгодно крестьянину, выгодно и нам… В свое время и в той мере, в какой это нужно, мы сделаем все, чтобы облегчить участь крестьянина…» А через пять лет появился когриский кузнец Тоомас Куузик — мы с Эллой ездили тогда в Мерикюла, и меня не было в Петербурге целую неделю, — так что он застал меня дома только в последний вечер. По его убитому виду я сразу понял: случилось что-то непоправимое. Потом мы с Эллой стояли на борту хийуского баркаса, очень напоминавшего тот, что вез меня когда-то из Таллина в Ваэмла. Баркас стоял у набережной Васильевского острова, неподалеку от Николаевского моста, крутом сверкала вода в лучах июльского вечернего солнца… Вдруг могучая река и город с его гранитной набережной, дворцами и куполами — все стало исчезать, я схватил Эллу за руку (в общественном месте никогда этого не делаю) просто для того, чтобы хотя бы она никуда не исчезла. Не исчезла от всего того, что говорили нам отчаявшиеся люди — мужчины, сжимавшие зубы, почти бессловесные старики, бледные женщины с тусклыми или сверкающими глазами, навзрыд плачущие дети… За порывами ветра и плеском воды их рассказ звучал отрывочно и рассеянно, будто его и не было. — Не кто иной, как ты, вынудил их бежать, ты приказал разрушить их жилища… Это происходило в Эстонии в 1868 году…

— Как же это случилось?

— Ернет затребовал солдат…

— Двести человек…

— Солдатам приказ дали. Да они ничего и не спрашивали…

— С понедельника принялись, и к субботе сровняли с землей… Большинство-то ломало, остальные рядом стояли с ружьями и глядели, чтобы мы не вздумали помешать…

— Тридцать три дома со всеми хлевами и амбарами…

— Но за что?! За что — я вас спрашиваю?!

— Мы, мол, мешаем по-новому поля обрабатывать…

— Ну а где же он хотел поселить вас?

— На болотине, в трясине…

— В болотной топи.

— Так что же, разобрали и бревна туда отвезли?

— Того не бывало…

— Это и было последнее, что…

— Ернет заявил: все, мол, мызе принадлежит.

— За то, что мы отказались сами рушить свои дома…

— Солдаты отвезли балки к ямам, где уголья жгут.

— Ернет наши дома на уголья пустил.

— А уголья продал в Таллин.

— Полбаржи углей…

— А вы — где же поселились?

— Мы построили на своей земле шалаши из хвороста…

— А Ернет велел их раскидать…

— И тогда мы ушли на этом баркасе.

— Мы хочим дальше двинуться, на Ставрополь, да нас здесь на берег не пущают.

— А теперича министр велит нам ехать обратно к Ернету!

— А мы не поедем!

— Нет! Лучше уж я своих детей тут утоплю!

— Послушайте, неужели вас в самом деле отправляют обратно?!

— Точно так. В восемь часов должны отдать швартовы.

Это полковник барон Врангель, петербургский полицмейстер III участка. Как раз в ту минуту он явился с приказом министра. Врангель меня знает. Настолько, насколько меня здесь вообще знают. В подтверждение он поднимает нафабренные усы и лихо щелкает каблуками.

— Мы должны что-то сделать, немедленно.

Это Элла. Она не совсем свободно говорит по-эстонски и решается это делать только с глазу на глаз со мною. Но она все понимает. Как из страшного небытия Элла снова возвращается ко мне. Она сжимает мою руку.

— Они голодают. У них грудные дети. Полиция выдала им немножко муки и селедки. Но этого недостаточно. Мы должны достать для них денег.

— Да, разумеется. Но дома у меня, наверно, и ста рублей не наберется. А банк уже закрыт…

Элла сжимает мою руку. Она обращается к полицмейстеру:

— Господин полковник, вы останетесь сейчас на борту?

— Да, сударыня. Мне нужно составить акт. Я останусь, пока они не отправятся. Увы.

— Очень хорошо. Тогда позвольте нам воспользоваться вашей коляской. Через полчаса мы вернемся.

Элла улыбается ему пленительной улыбкой.

— Если на полчаса, то извольте, сударыня, с удовольствием.

Полковник щелкает каблуками, и Элла тянет меня к каменным ступеням набережной. Мы вскакиваем в полицмейстерскую пролетку. Затылком я чувствую, что сотни глаз неотступно следят за мной… Нашелся вдруг какой-то человек, которого заинтересовала их судьба, и у более доверчивых пробудилась надежда: гляди, гляди, этот господин с крестьянским лицом теперь вмешается, разъяснит там наверху и спасет нас… Дай-то бог… А господин поворачивается к ним спиной и вместе со своей дамой в синих шелках поспешно уезжает в коляске полицмейстера, а на их беспросветном пути нет ни одной души, которая бы им помогла…