Эта гиблая жизнь

Было тихо, я посмотрел на звезды и увидел темную пропасть между ними, и я увидел, как там не существует ни времени, ни пространства, ни боли и ни сожаления, и я увидел, как из сердца пустоты истекает тайна и как три звездные величины облекаются в плоть вселенной, и все запахи, шумы и цвета извергаются из огнедышащих ядер планет, и я увидел, как сквозь безликий космос несется Млечный путь навстречу миллионам звезд Андромеды, и я увидел прошлое, которого не было, и будущее, которое было в настоящем, и я смог увидеть древние лики всех моих предков и услышать запах плоти мужчины и женщины, изгнанных из рая, и сквозь мириады невообразимых мгновений, сливающихся в вечность, я увидел несуществующего себя, стоящего то ли в центре, то ли на пороге мироздания, и прах и семя, сотканные воедино, а потом – руки, отрезающие нить небытия, и я услышал первый писк, возвещающий суть... А когда наступила тишина, я увидел старика, в одиночестве сидящего у дома своего, и в этот миг со своего пня Цезарь продиктовал мне формулу...

Я проснулся и поднял голову. На столе догорало пламя оплавленной свечи. Я взял ручку и бумагу и записал формулу. И вот, на белом листе передо мной синели цифры и разделители дробей, и я почувствовал огромную усталость и вышел во двор, и Земфира, проснувшись, выскользнула за мной, а Ахилл при виде меня поднял голову и, смущаясь, широко зевнул, а я сел на бревно и пожалел о том, что не курю, потому что не знал, что теперь делать, и только в сторону Цезаря взглянуть я не решался...

А потом я лег спать, а когда проснулся, Мадина сказала, что я проспал целые сутки, а я сказал, что страшно хочу есть, и она приготовила мне завтрак, а после этого я оседлал лошадь и повез в село все свои бумаги, и заведующая на почте очень удивлялась, потому что я отправлял за границу, и тогда она предложила мне купить открытки с видами Сочи, и я, конечно же, купил их а потом пошел в магазин и купил вина, сладостей, свечи, консервы для Ахилла и Земфиры, сахар и сухари для лошади и Адиюх, а Цезарю я ничего не нашел купить, и, когда у меня не осталось денег, я вернулся домой и устроил праздник.

Мадина не понимала, по какому поводу праздник, но была счастлива, и звери были довольны, и Цезарь даже два раза взмахнул крыльями и слегка напугал Адиюх.

А ночью мы любили друг друга, и Мадина говорила, что истосковалась по мне, а я обещал ей, что она больше никогда не будет чувствовать, что меня нет рядом, а она говорила, что еще не знает, что произошло, но чувствует, что произошло что-то хорошее.

И вот, она была счастлива и почему-то стала ждать, что это что-то хорошее скоро придет, и намеренно ни о чем меня не спрашивала. А Земфира перестала крутиться возле меня, а потом однажды не вернулась с охоты, и мы напрасно прождали ее несколько дней, и Мадина просила меня поискать ее в лесу, но я сказал, что это бесполезно, и она не вернется.

А после этого неожиданно заболела Адиюх. С каждым днем ей становилась все хуже, и Мадина уговорила меня привести из села ветеринара, но ветеринар сказал, что ничего не понимает, и на всякий случай сделал ей укол, но Адиюх это не помогло, и она уже несколько дней ничего не ела и не пила, и почти не могла уже вставать, а лежала во дворе на соломенной подстилке и жалобно глядела на нас, а Мадина жалела ее до слез и гладила. Тогда я придумал повод, чтобы отправить жену в село, а сам взял ружье и подошел к Адиюх, и погладил ее и пошел, и она, раскачиваясь, поднялась и покорно последовала за мной, и когда мы отошли от хижины, я закрыл глаза и выстрелил.

А когда Мадина вернулась из села и увидела невдалеке от хижины холмик, она молча вошла в дом и долго не выходила.

А я уже знал и смотрел на Ахилла, и Ахилл понимал и смотрел на меня. И той же ночью ушел и он. А я поехал к лесничему Аскерби и спросил, не прибежал ли к нему Ахилл. А Аскерби не понял, что еще за Ахилл, тогда я вспомнил и говорю: «Каплан!» – но пес не вернулся и к нему. Аскерби же сказал, чтобы я не беспокоился, потому что пес вырос в лесу и не пропадет. И только Цезарь никуда не улетал, а сидел на своем пне. Мадина не могла понять, почему они все ушли и тосковала без наших зверей.

А примерно через неделю после того, как ушел Ахилл, вместо ответа на все мои послания, лесничий Аскерби привел к нам троих профессоров из Москвы, один из которых был из Парижа. И они всему восхищались, фотографировали Цезаря, целовали ручку Мадине и говорили ей, что ее муж – гений, а француз лазил на моем чердаке и все восклицал:

«О-ля-ля!», а профессора из Москвы пили с Аскерби водку, закусывали козлятиной, восхищаясь свежестью воздуха, а мне говорили, что мои исследования перевернут представления о космических процессах, но они ничем не смогут мне помочь, потому что у них нет средств, а средства есть у француза и поэтому он отвезет меня в Париж. А еще они привезли мне письма из журналов, где говорилось, что мои статьи по астрономии, химии, философии и литературе будут опубликованы в Москве и за границей.