Эта гиблая жизнь

Провода оторвались от контактов, он это почувствовал. Амбец, машины у них нет, подумал наш философ. И в этот момент взгляд его упал вглубь двора, где мерцали в темноте иномарки... Ведь ублюдки бросятся за ним вдогонку вмиг, как волки, с одной эмоцией: разорвать] Ильин метнулся к колёсам джипа, вывинтил колпачки и воткнул их головками в нипеля; в тишине раздалось шипение спускаемых шин. Вот теперь пусть сначала отволокут от ворот джип – этакого монстра, дана спущенных-то колёсах! – а потом только смогут выехать. Это даёт ему ещё несколько минут. Всё, Джеймс Бонд, руки в ноги!..

Одной рукой снять беззвучно цепь с воротины было трудно, но Ильин сделал это и выскользнул со двора. Усилием воли, давя желание броситься со всех ног прочь, он аккуратно примкнул створки ворот и намотал цепь на прежнее место.

От ворот новоиспечённый Джеймс Бонд побежал по дороге со всей скоростью, на которую был способен. От шоссе до дачи Фомы они ехали минут десять; по такой дороге это километров восемь – десять, прикинул он. Это два часа хода пешком. Они, конечно, очухаются раньше.

Он семенил почти вслепую, ибо здесь освещать пространство было нечему. Вверху, в чёрном зимнем небе, крошечными бесполезными точечками рябили такие далёкие звёзды.

7. Парамон

Ильин повернулся спиной к ветру, достал телефон и ещё раз нажал «redial».

Он почти молился, чтобы Парамон ответил, наконец. Но вместо обычно сердитого и глухого голоса Парамона он услышал голос автомата: «Абонент временно отключён или находится вне зоны действия сигнала».

Это было самое худшее. Ильин долго вглядывался в циферблат часов – в темноте стрелки не просматривались... Наконец, вертя руку так и этак, лязгая по грядушке наручниками, Ильин скорее угадал, чем разглядел: без двадцати девять. (Зажигалкой осветить не догадался).

Вперёд, вперёд, не терять времени, на Парамона надежда слаба.

С Парамоном Ильин служил в армии, в одном взводе. Парамон, вернее, Саня Парамонов, весёлый и добрый парень, душа взвода, был москвичом и редким умельцем. Мало того, что он был боксёром и чемпионом округа в полутяже – золотые руки его могли сделать всё что угодно: отремонтировать заглохший на марше движок «Урала», щепкой вскрыть банку сгущёнки, соорудить паяльник из подручных железок и проволок и потом ещё этим паяльником припаять оторвавшийся конденсатор в «Спидоле» командира роты капитана Мохова... После армии, когда Ильин поступил в аспирантуру в Москве, он позвонил Парамонову домой и узнал, что Саня работает техником-электриком в Эфиопии на строительстве электростанции. Вскоре, однако, Парамонов сам нашёл его в общежитии. Оказалось, что из Африки его выперли за моральную незрелость: отдубасил в кровь эфиопа, который отлынивал от работы и обозвал его «русская свинья».

Это Парамонов, когда настали новые времена, соблазнил Ильина уйти из науки и заняться бизнесом, это он организовал ему кредит на прекрасных условиях... В новой жизни Парамонов, увы, не нашёл себе места как работник, и через боксёрские свои связи сделался не то чтобы бандитским авторитетом (для этого, по их правилам, отсидеть надо), но какое-то место в их иерархии (какое именно, Ильин никогда не вникал) занял. В ильинском офисе иногда появлялись посланные Парамоном (так его нарёк тот мир) его молодые и очень вежливые одноклеточные подручные со стрижеными загривками – по разным мелким его заданиям. Но никто из бандитов никогда Ильину не докучал: Парамон поставил эту сторону дела безупречно. Ильин отдавал Парамону половину прибыли.

Работай спокойно, говорил Парамон. Если что возникнет – немедленно звони мне, я всё улажу.

За все годы бизнесменства ни разу Ильину не приходилось экстренно взывать к Парамону. А вот, когда понадобился – «телефон отключён»...

И вот идёт, плетётся кое-как кандидат наук, философ, отец семейства Ильин по ямистой скользкой зимней ночной дороге, грядушку волочит на себе. Чем не занятие для уважающего себя настоящего мужчины! Плетётся пять минут, десять, четверть часа, половину часа – едва видя что-то под ногами: кругом ночь. И между прочим – настоящая зимняя русская ночь. Которая не шутит с одинокими путниками на заснеженных русских просторах! Тьма – хоть глаза выколи. Из тьмы наваливается лютый морозный ветер, а на Ильине – ватерпруфик, то есть плащик европейский – из Лондона! – на хиленькой подстежечке, рассчитанной максимум на тёплые ветра Гольфстрима; какой от него прок в русскую зимнюю ночь! Сквозь смехотворный этот плащик ветер достаёт не просто до костей, он замораживает жилы в телесах философа...