Эта гиблая жизнь

Ильин поминутно оглядывался, нет ли погони. Погоня обнаружилась минут через сорок: Ильин, в удачный момент оглянувшись, увидел, как далеко-далеко сзади обозначились в темноте две пары фар. Со всех ног он бросился прочь от дороги, благо подвернулась какая-то тропка, отбегавшая от заснеженной щебёнки. Как он сумел в кромешной темноте разглядеть и эту тропку, и какие-то кусты невдалеке?! Но разглядел, бросился к ним, по дороге сверзился в яму и в ней и остался. Он вжался в снег, голой ладонью и щекой чувствуя его огненный, обжигающий хлад. Две машины медленно проехали, не задержавшись у тропинки, и красные огни их стоп-сигналов постепенно пропали вдали.

Всё, мистер Джеймс Бонд: теперь они впереди, на дороге; путь к шоссе перекрыт. Амбец.

Парамон, Парамон! Взываю к тебе из глубины ночи, душа моя взыскует тебя во тьме и стуже, сердце моё тоскует по тебе, ибо ты – единственная надежда, и спасение, и жизнь.

Ильин вылез из ямы, как из окопа, взвалил на куст грядушку, чтобы дать отдохнуть ноющей руке.

...Холодно, холодно, холодно!!!

...Только не расслабляться и даже не помышлять о сдаче им! Это – смерть, физическая и гражданская...

...Он давеча в стороне от дороги видел огоньки деревни – в крайнем случае, доберётся туда, к русским людям...

...Какой же холод, однако!..

Он опять тюкнул кнопку «redial», не надеясь на успех.

– Ало, – сердито, как всегда, отозвался Парамон.

– Са-а-аня! – вдохновенно-счастливо заорал Ильин. – Санёк! Наконец-то!!!

– О! И ты ещё!.. Блин, целый вечер звонят, душ принять не мог, пока не отключил сотовик, к хренам... На тридцать баксов за один вечер наговорил... Чего тебе?!

– Меня похитили, Сань!

– Чево-о-о?!. Ты где, Ким?

– Хрен его знает, на какой-то «даче Фомы»...

– Ты что, на даче Фомы?!

– Ну, да! Вернее, я оттуда уже сдриснул...

В разговоре с Парамоном Ильин позволял себе их лексику – невольно, включаясь в Парамонову ауру. Сбиваясь и мэкая, он кое-как рассказал Парамону (не называя Клеопатру, а назвав лишь Джамала) о случившемся. Он принялся было описывать дорогу, но Парамон его перебил, заявив, что на дачу Фомы он ездит в сауну каждый месяц.

– Это в наших краях... Я возьму людей и еду к тебе. Я понял, где ты. Оставайся на месте. Я на щебёнку сверну и, как лес кончится, начну тебе дальним светом сигналить: по четыре проблеска. Если эти козлы тебя раньше возьмут, скажи, что ты работаешь со мной и что я сейчас приеду. Я им ноги поотрываю, если что... Буду через полчаса.

– Ключи от наручников у тебя есть?

– У меня всё есть.

Как просто иногда всё решается в этом не лучшем из миров!.. С чувством великого облегчения и победы наш философ подхватил грядушку, выбрался из снега на твёрдую тропку и принялся делать энергичную зарядку, дабы согреться. Теперь, когда осталось полчаса до полного освобождения, холод показался подлинно невыносимым.

Он плясал в ночи, наш Ким Ильин, пострадавший за былую любовь, он выжимал грядушку, как гантели, приседал, держа её над головой, вертел её так и эдак, нагибался-разгибался – работал, одним словом, пока не почувствовал своё тело. Он забыл о Шурочке, о Клеопатре... Мир сузился: лишь за дорогой Ильин следил неотступно. Наконец он увидел свет: по дороге со стороны шоссе к нему двигалась машина, фары которой взмигивали четырёхкратными вспышками. Философ наш со всех ног ринулся к обочине...

Парамон, хмуря бровастое лицо, отстегнул наручники и сам, матюкнувшись, швырнул окаянную грядушку в кювет. Каким блаженным теплом дышало нутро Парамонова джипа!

– Хочешь, поедем сейчас попаримся в сауне? – улыбаясь мрачно, спросил Парамон, усаживаясь за руль.

– Где?

– «Где-где»? На фоминой даче! Ты сейчас дорогу туда знаешь.

– Так, а... хозяева?

– Мои пацаны перетирают сейчас с ними... На повороте... Ща здесь мы с тобой хозяева.

– А Фома?

– Да какой там Фома?! Фому убили уже лет пять назад. Это просто его дача была, а сейчас она общаковая. Как дом отдыха. Записана, конечно, на одну бабу Джамала...

– Слушай, а кто такой Джамал?

– Вообще-то он не Джамал, а Алихан, чечен, это он в Москве кусит под грузина. Боится. Своих чеченов даже подставлял... Он был авторитет оч-ч-чень крупный – оч-ч-чень! Но – сгнил... Теперь он шваль конченая... Пока ещё он контролирует брюлики в Балашихе, в Реутово... баба его два или три магазина в Москве держит... Но мы скоро заберём у него всё, его время кончилось. По натуре он падаль, мразь... Сейчас ты расскажешь мне, как он на тебя наехал и что случилось вообще... Ну так поедешь греться, нет? Ты вон как сосулька, губы трясутся.

– Нет, Сань, в Москву, в Москву, в Москву... Домой! Ты меня на ***ской бульвар подбрось, у меня там машина осталась... А что за баба у него?

Парамон лихо развернул джип и помчал к шоссе. Мощная подвеска тяжёлого «мерседеса» мало замечала ямы.