Эта короткая счастливая жизнь

Фелиция слушала его молча. Сейчас вспоминать о прошлом хотелось меньше всего. Оно осталось позади, а вместе с ним, казалось, и все воспоминания, мечты, надежды, чувства. Фелиция рассчитала имеющиеся деньги и решила, что торопиться не стоит. Если жить экономно, то хватит на пару месяцев. За это время она сможет приглядеться к этому чужому городу, понять, что к чему.

Ночью ей приснилось, что она снова восемнадцатилетняя девочка, которая только что сбежала из дома и приехала в большой город. Только теперь не было наивности и неопытности.

На следующий день Фелиция оставила Олдина дома, а сама, купив пару газет, долго сидела в парке, читая объявления о работе и приглядываясь к прохожим. В памяти всплывали рассказы знакомых девушек о Бродвее, но Фелиция не особо верила им. Из десяти подруг в Чикаго, клятвенно говорящих, что знают, что такое Нью-Йорк, возможно, ни одна не знала в действительности, о чём говорит.

Фелиция вспомнила Уолтера Килнера, но решительно прогнала искушение позвонить ему и попросить помощи. В Чикаго они встречались раз пять, и каждую из этих ночей Килнер ни разу не пообещал ей ничего. Лишь оставил номер телефона и сказал, что если она будет в Нью-Йорке, то может позвонить ему.

Высокий, стройный, с широкими плечами и узкой талией. У него было скуластое лицо с коротким ёжиком светлых волос, голубыми глазами, прямым носом и волевым подбородком. Он нравился Фелиции, и она не переставала напоминать себе, что этот мужчина – один из немногих, кого выбрала она сама, а не ответила на интерес к себе.

Вспоминая Килнера, Фелиция почему-то вспоминала тёплые летние ночи, когда они лежали в постели и курили после свершившейся близости. Странным было то, что встречались они не летом, а холодной зимой, в отеле, где Килнер снимал номер. Кажется, он работал адвокатом. Кажется, он был хорошим любовником. И, кажется, он понимал её, не задавая лишних вопросов и не распыляясь на пустые обещания и бахвальства.

Но это могло быть таким же обманом, как и время года, оставшееся в памяти. Скорее всего, она собрала этот образ из многих других, оставив лишь внешность и тело, хотя и здесь, возможно, вкрадывался обман.

Фелиция вырвала из газеты клочок с предложением работы и убрала в сумку. «Устраиваться продавщицей косметики, тем более в хороший магазин, не самое плохое, что может случиться», – думала Фелиция, безучастно продолжая читать газеты.

Её внимание привлекло объявление о художественной выставке со свободным входом, и она решила, что будет неплохо сходить туда.

Люди, встреченные Фелицией на выставке, понравились ей, в отличие от картин. Уродливые лица, созданные грубыми мазками, вселяли ужас и отвращение, хотя, по мнению Фелиции, картины должны умилять и радовать глаз. Полуобнажённая женщина в лохмотьях тянулась в баре за бутылкой шнапса. Карлик выпрашивал у розовощёких детей милостыню. Ржавый трамвай катил по заснеженной улице.

Фелиция поморщилась, услышав ряд хвалебных отзывов. Невысокий мужчина с округлым брюшком, по правую от неё руку, восхищался реалистичностью, обращая внимание на застывшие хлопья снега в углах оконной рамы трамвая, за которой съёжился краснощёкий худой кондуктор со сломанным носом. – А вы что скажете? – услышала Фелиция обращённый к ней вопрос, обернулась и растерянно хлопнула глазами. Восхищавшийся картинами критик добродушно улыбнулся и представился. Его имя показалось Фелиции знакомым: Гордон Адамс. Кажется, она читала о нём в газете, или же статья о галерее была подписана им? – Всё правильно, – подхватил Адамс, словно читая её мысли. – Я именно тот, благодаря кому, ещё один художник получил право заработать себе на жизнь. А вы?

– Я? – Фелиция снова посмотрела на картины. Что она могла сказать об этом?

– У вас ведь есть имя? – спросил Адамс, избавив её от необходимости высказывать своё нелицеприятное мнение.

Фелиция вздрогнула и, нахмурившись, назвала своё настоящее имя. «Нет. Фанни Вудс осталась в Чикаго, и точка», – решила она. Они разговорились, и Фелиция представилась, как певица из Чикаго. Адамс присвистнул и расчувствовался, что она не художник.

– Вот были бы художником, непременно помог, – он подмигнул Фелиции и понизил голос. – И не говорите, что вам не нужна помощь. Помощь нужна всем. Даже тем, кто говорит, что не нужна, – он снова подмигнул и предложил встретиться вечером. Фелиция отказалась, ожидая более настойчивого предложения, но его не последовало. – Сколько вам лет? – спросил Адамс, награждая Фелицию таким взглядом, словно она очередная картина, которую принесли ему в надежде продать.

– Двадцать пять.

– Двадцать пять? – его взгляд стал более острым. – Это правда? – он хитро прищурился, увидел, как решительно кивнула Фелиция, и кивнул в ответ, давая понять, что поверил. – Приехали в Нью-Йорк в поисках лучшей жизни?

– Почему вы так решили?

– Ваша внешность. Для двадцати пяти вы выглядите слишком усталой. Осмелюсь предположить, что жизнь в Чикаго была не пределом мечтаний, – Адамс замолчал, ожидая согласия или возражений, но Фелиция не хотела больше разговаривать.