Эта короткая счастливая жизнь

– Вот как? – Брезелстайл отпустил её руку. – Так значит, мы с вами сегодня на одной стороне? Оба стали должниками одного человека?

– Думаете, это плохо?

– Не знаю, чем помог Килнер вам в прошлом, но сейчас, думаю, я смогу позаботиться о вас лучше, чем он, – Брезелстайл выдержал паузу. – Если, конечно, вы согласитесь довериться мне, – он осторожно начал рассказывать, что состав его труппы это нечто вроде семьи, где каждый в любой момент готов заступиться за друга, и никто никогда никого не бросит в беде. – У нас одна общая жизнь. И если вас это устраивает, если вы готовы стать частью нашего маленького мира… – Брезелстайл театрально раскрыл объятия. – То милости просим, – его громогласный голос раскатисто прокатился по ресторану, привлекая внимание немногочисленных посетителей.

– Вот как? – Фелиция сдержанно улыбнулась. – Но вы ведь даже не посмотрели, на что я способна. Мой голос… Почему вы решили, что он подойдёт вам?

– Ах! – Брезелстайл нервно замотал головой. – Не берите в голову! Я умею смотреть. И знаете что? Тот спектакль, который вы сейчас разыгрываете передо мной, достоин хотя бы самой незначительной роли. А голос… – он отмахнулся от этого вопроса, словно от назойливой мухи.

Фелиция поджала губы и долго молчала, сдерживая обиду. «Лучше бы он напрямую предложил лечь с ним в постель, чем вот так намекать на несостоятельность!» – гневно думала она, но потом в памяти всплыл беззаботный образ Килнера, и гнев уступил место безразличию.

– Я согласна, – тихо сказала Фелиция. Задумчиво она коснулась руки Брезелстайла и, неназойливо поглаживая его пальцы, рассказала о своём сыне и о том, почему была вынуждена оставить Чикаго.

В какой-то момент она даже всплакнула, дав волю нахлынувшим воспоминаниям, и позволила Брезелстайлу успокоить себя, доверившись его объятиям, словно встревоженный ребёнок. Слабая и беспомощная, она отдавалась ему духовно, но держалась на расстоянии физически. День за днём, месяц за месяцем, пока от желания Брезелстайла не осталась лишь отцовская забота, а страсть направила свой взгляд на новую девушку, пришедшую в кабаре в поисках работы.

На четвёртый месяц жизни в Нью-Йорке Фелиция переехала в новую квартиру недалеко от Бродвея и наняла для Олдина нянечку, обязавшуюся за умеренную плату обучить его основам грамматики и математики. С Килнером она виделась крайне редко, да и встречи эти никогда не заходили дальше дружеского обеда.

– У тебя уже кто-то есть, да? – не выдержала однажды подобной неопределённости Фелиция, но Килнер лишь устало качнул головой. – Ты слишком много работаешь, – пожурила Фелиция, отмечая его усталый осунувшийся вид. Он поцеловал её в щеку и поблагодарил за заботу.

Спустя месяц она уехала с кабаре в турне по Европе, и познакомилась с английским художником Генри Клутом, которому Брезелстайл предрекал небывалый успех в Америке. Девушка, с которой пришёл Клут, оказалась его сестрой, и после того, как Брезелстайл, увлечённый её компанией, ушёл, Фелиция осталась с художником наедине. Они проговорили до поздней ночи и расстались хорошими друзьями.

После они встречались ещё трижды. Клут обещал нарисовать портрет Фелиции, если когда-нибудь окажется в Нью-Йорке. Его обожествление женской красоты вызывало улыбку, но картины, показанные им Фелиции, действительно заслуживали признания. Так, по крайней мере, показалось ей. Его сестра – Елена Брен Клут, была принята Брезелстайлом в состав кабаре и вернулась вместе с ними в Нью-Йорк.

За время турне Фелиция писала Олдину трижды и по возвращении удивилась, как сильно он вырос за три месяца. Чернокожая нянечка по имени Белфрида Снуд, с которой оставляла сына Фелиция, оказалась весьма хорошей учительницей, а её дети стали Олдину настоящими друзьями.

Позвонив Килнеру, Фелиция договорилась о встрече и, рассказав ему о Генри Клуте, спросила, нельзя ли устроить в Нью-Йорке выставку его работ. Килнер оживился, и Фелиция не без удовольствия отметила, что большинство его вопросов направлены на то, чтобы узнать, насколько близка её дружба с этим художником.

– Брезелстайл взял его сестру к нам в кабаре, и теперь мы с Еленой иногда пишем ему письма, рассказывая о жизни в Нью-Йорке, – сказала Фелиция и, взяв Килнера за руку, спросила, как у него идут дела. Он рассказал о Неваде. Рассказал о своём клиенте Клементе Олдвике, отец которого сделал себе состояние на продаже земельных участков с рудой.

Когда они танцевали, Фелиция не удержалась, и положила голову ему на плечо.

– Скажи, – вкрадчиво попросила она. – Ты хоть иногда вспоминаешь то, что у нас было в Чикаго?

– Конечно.

– Тогда почему же… – Фелиция замолчала, решив, что и так уже сказала слишком много. Килнер обнял её чуть крепче, но на большее, казалось, его уже не хватает.

Прощаясь, Фелиция чувствовала себя обиженной и непонятой.