Эта короткая жизнь. Николай Вавилов и его время

Как только триумвират посчитал Троцкого низвергнутым, начался раздрай в нем самом. Генеральный секретарь Сталин, выдвинутый на этот пост Каменевым, оброс тщательно подобранным аппаратом и открыл военные действия против Каменева и Зиновьева. В попытке спасти положение они объединились с еще не окончательно поверженным Троцким. Объединенная оппозиция обвиняла генерального секретаря и его аппарат в бюрократизме, буржуазном перерождении, измене делу рабочего класса. Поскольку в сельскохозяйственной политике Сталин и поддерживавшие его Бухарин, Рыков, Томский опирались на рекомендации экономистов-аграрников, Объединенная оппозиция обрушилась и на них. В статье «Манифест кулацкой партии» Зиновьев назвал Чаянова неонародником и защитником кулачества.

«Формулой прогресса является единоличное хозяйство, – негодовал Зиновьев. – Прогресс и рационализацию сельского хозяйства они мыслят себе не иначе, как на принципе частной собственности… Вся “теория” неонародников механически приспособлена к тому, чтобы замазать их буржуазную сущность, их почти столыпинскую ставку на “крепкого мужика”, то есть на кулака»[473].

Обвинения в столыпинщине звучали грозно, но пока они исходили от оппозиции, Чаянов мог не беспокоиться. Объединенную оппозицию обвиняли в левом уклоне, троцкизме, в стремлении расколоть партию. По всей стране проходили партийные собрания, их повестка дня и доклады тщательно готовились, решения в поддержку генеральной линии были обеспечены. Получалось, что вся партия решительно осуждает левую оппозицию.

Ее окончательный разгром произошел на XV съезде партии, в декабре 1927 года. Троцкий, Зиновьев, Каменев были исключены из рядов, лишены постов, отправлены в ссылку. И на том же съезде Сталин, к изумлению своих сторонников и противников, провел решение об ускоренной индустриализации промышленности и коллективизации сельского хозяйства. По своей левизне новая программа многократно перекрывала то, что отстаивала левая оппозиция. Вчерашние сторонники Сталина – Бухарин, Рыков, Томский – поняли, что обмануты. Основываясь на предсмертной статье Ленина о кооперации и на трудах экономистов-аграрников, они делали ставку на усовершенствование трудовых крестьянских хозяйств, на их постепенную добровольную кооперацию, с постепенным же «врастанием кулака в социализм».

Пока Сталин вместе с Бухариным громил Объединенную оппозицию, генсек не высказывал никаких возражений против бухаринской линии. Расправившись с левым уклоном, он развернул фронт атаки против правого уклона и провел решение о ликвидации единоличных крестьянских хозяйств. Ускоренная коллективизация затем превратилась в сплошную. Столь нужные еще вчера экономисты-аграрники в одночасье стали правыми уклонистами, «бухаринцами».

Хотя Чаянов уже писал о «преимуществах» крупного коллективного хозяйства перед семейным, его не хотели слушать. Встрепенулись аграрники-марксисты, гнездившиеся в Коммунистической академии. Чаянова, Кондратьева, Макарова стали обвинять в недооценке классовой борьбы в деревне, в ориентации на кулака. Было пущено в ход зловещее словцо – чаяновщина. Некий И.В.Кузнецов выступил с «Докладом о чаяновщине», тут же включенным в сборник статей под грозным заголовком «Вредительство в сельском хозяйстве» (1930).

«Теория “трудового” хозяйства для неонародников была лишь одним из средств прикрытия кулацкого хозяйства. Чаяновщина… с самого момента своего возникновения представляла собой интересы и идеологию… буржуазно-капиталистической верхушки деревни»[474].

Ничего нового в докладе не было: Кузнецов лишь повторял обвинения левого уклониста Зиновьева. Сам Зиновьев давно покаялся в антипартийной греховности, был прощен, восстановлен в партии, получил какую-то третьестепенную должность. А его обвинения против Чаянова, оприходованные аграрниками-марксистами, расцвели пышным цветом. Сам генсек публично высказал недоумение: «Почему антинаучные теории “советских” экономистов типа Чаяновых должны иметь свободное хождение в нашей печати?»

Трудно сказать, что было более зловещим в этой вскользь брошенной фразе: клеймо антинаучные или эпитет советских, обрамленный кавычками. Сигнал был понят. Топтать Чаяновых теперь обязан был каждый, кто что-то писал или говорил на данную тему. Никому не было дела до того, что Чаянов всегда был противником наемного труда в деревне, то есть кулачества. Ведь главное отличие «кулака» состояло в том, что он использовал наемный труд батраков. Но в ходе коллективизации в кулаки попадал всякий крепкий крестьянин, имевший «лишнюю» лошадь, козу или поросенка. Если же он был гол как сокол, но не торопился «добровольно» вступать в колхоз, его заносили в разряд подкулачников и расправлялись столь же сурово.

Противостоять лавине обвинений экономисты-аграрники не могли: им позволялось только каяться.