Эта ложь убьет тебя

Но Шейн хотел. Неделю назад он заставил ее рассказать о прерванной дружбе с Джунипер Торрес, а сегодня он хотел снова заставить ее открыться. Возможно, не в одном смысле, подумала Руби с усмешкой, расстегивая его рубашку, чтобы добраться до его груди. Она наклонилась и прошлась по его грудной клетке языком от живота до горла.

Шейн застонал. Его пальцы вцепились в ее волосы, и на мгновение ей показалось, что он забудет о своей просьбе. Она бы не возражала. Ей все равно не хотелось разговаривать. Но она понимала, что ее молчание заставляет его нервничать, учитывая все те секреты, которые она хранила, и спустя минуту поцелуев он приподнялся на локтях.

– Ты знаешь правила, – сказал он ей.

– Я не хочу, чтобы у нас были какие-то правила, – ответила она, надувая губки. Ей пришлось напомнить себе, что она может вести себя с ним нормально, а потом ей пришлось напомнить себе, что нормального поведения для нее не существует. Слишком уж долго она скрывалась.

Шейн посмотрел на нее, сидящую на нем верхом.

– Я тоже не хочу никаких правил, – сказал он. – Но я никогда не приму твое молчание за ответ «да».

У Руби сжалось сердце. На глаза навернулись слезы. И Шейн сказал:

– Малышка, – он смахнул слезы, покрывая поцелуями ее щеки. – Почему тебе стало от этого грустно? – Он снова смотрел в нее, в самую глубину ее души. Никто так не смотрел на Руби с тех пор, как у нее появилась грудь. О ней писали песенки, о ее «молочно-белых подушечках, покрытых веснушками и прекрасных», будто сейчас Средневековье, и она должна была быть польщена, что они не называют их «куколками в свитере». Но Руби терпеть не могла, когда на нее так смотрели. Это было похоже…

– Будто, когда тебя хотят трахнуть, – это своего рода комплимент, – неразборчиво пробормотала она Паркеру на одной особенно буйной вечеринке, где они сильно напились и она полночи отбивалась от приставаний Натана Молберри.

А Паркер, этот тупой идиот, повернулся к ней и сказал: «Это и есть комплимент», думая, что она говорит о нем. Потом, поймав усмешку Натана, они с Бретом избили того парня до полусмерти.

После этого случая Руби молчала о своих неприятностях.

Но сейчас, под проницательным взглядом Шейна, она рассказала ему, что произошло позже в ту ночь. Как она переспала с Паркером не потому, что хотела, а потому что знала в глубине души, что он не остановится, хочет она того или нет. Он много месяцев выжидал. И в ту ночь, после беспрерывного лапанья Натана, случившееся выглядело так, будто Паркер нуждался в подтверждении, что она действительно принадлежит ему.

Руби просто хотела уехать домой. Она устала, так устала, и мысль о Натане, который скорчился на полу, вызывала у нее тошноту. Но Паркер все время смотрел на нее так, будто оказал ей большую услугу, и она начала чувствовать себя ужасно, словно то, что произошло с Натаном, – ее вина. Поэтому, когда Паркер отвез ее домой и заполз на нее сверху в постели, ухмыляясь точно так же, как Натан, Руби, в конце концов, сказала: «Ладно». Не сказала: «Да, пожалуйста, я хочу тебя». Или: «Теперь я готова».

Просто: «Ладно». Сейчас, шепотом рассказывая об этом у себя в спальне, Руби была рада, что уже почти стемнело. Она чувствовала себя глупо, потому что позволила событиям зайти так далеко. Чувствовала себя глупо, рассказывая об этом. Будет ли Шейн хотеть ее теперь, когда он все знает?

Он спрыгнул с кровати. Подошел к окну. Открыл его и выглянул наружу.

– Куда ты? – На какое-то мгновение ей показалось, что он собирается выследить Паркера. Затем она осознала, что именно так среагировал бы Паркер, и сердце у нее ушло в пятки.

– Ты меня собираешься бросить?

– Никогда. – Шейн оглянулся на нее с ласковой улыбкой. – У меня просто возникла одна идея. Подожди здесь. – Он перелез через подоконник. Его не было меньше минуты. Когда он вернулся в ее спальню, со странным предметом, обмотанным вокруг руки, Руби побледнела. Она это почувствовала, даже не видя свое отражение в зеркале. Только что она обливалась потом, горела от желания, а теперь ее сковал холод.

– Зачем это? – Она показала рукой на веревку.

– Мой папа попросил меня срубить елку, и мне нужно было ее связать. Но сначала… – Он бросил веревку на кровать, туго свернутую и растрепанную на концах.

– Сначала что? – Руби отползла назад, подальше от него.

– Ты меня свяжешь.

– Я… что? – Она смотрела на него так, будто он потерял всякое представление о реальности, будто его мозг вывалился у него из головы.

– Это идеальное решение, – сказал он, протягивая ей запястья.

– Почему?

– Потому что я не смогу сделать тебе больно. Тебе не придется даже беспокоиться об этом.

В груди Руби разлилось тепло. Ей захотелось обнять его. Ей захотелось сделать не только это. И все-таки что-то ее тревожило.

– Я не хочу сделать больно твоим запястьям.

– Рукава их защитят. – Он показал на рубашку с воротником на пуговицах, идеально сочетающуюся с цветом его глаз.

– Нам придется оставить рубашку на тебе.