Эта покорная тварь – женщина

«...Затем выступил лорд прокурор Монкрейф. Его мастерское выступление, сильное, сдержанное, тогда было незаслуженно затенено великолепной эмоциональной речью Джона Инглиса со стороны защиты, которая считается лучшей за всю историю шотландского суда. Первый обращался к разуму, второй — к сердцу, но каждый был уверен в своей правоте. Обвинение лорда судьи-клерка Хоуна было скорее информационным. Присяжные вынесли решение «невиновна» по первому обвинению и «не доказано» — по двум другим».

Маделейн Смит стала знаменитостью. Вокруг ее имени и судебного процесса в течение, по крайней мере, полувека не утихали ожесточенные дискуссии юристов, психологов, журналистов и литераторов. Из обычной уголовной истории с размытым концом эта история вошла в ранг самых противоречивых и загадочных, какие происходили в богатом событиями XIX веке. Ее резонансность подтверждают такие факты, как издание в 1921 году в Нью-Йорке нашумевшего романа Беллок Лаундес, посвященного Маделейн Смит, создание фильма по этому роману и театральная постановка «Обесчещенная леди», также посвященная этой популярной героине.

В 1922 году в Англии вышел в свет сборник эссе «Путь Гленгарри» известного литератора Вильяма Роугхеда, который специально занимался исследованием характера Маделейн Смит.

Некоторые наблюдения и выводы В. Роугхеда интересны не только тем, что проливают свет на загадку популярности мисс Смит, но и тем, что позволяют сделать определенные выводы относительно женского характера в целом.

Вот фрагменты этого исследования:

«Особое внимание обращают на себя письма Маделейн Смит, которые я, должен признаться, вначале не оценил по заслугам.

Письма Маделейн больно читать как морально, так и физически. Она писала большими угловатыми буквами,— думаю, это был итальянский стиль — принятыми тогда молодыми людьми из высшего общества. Ее обычной нормой было шесть-восемь страниц, причем половину текста она «черкала» по проклятой моде того времени, и в результате ее рукопись напоминала китайскую головоломку. А когда мы вспомним, что Л’Анжелер получил и внимательно прочел не менее 198 подобных криптографических посланий, о которых эксперт на процессе сказал, что ему приходилось пользоваться увеличительным стеклом, чтобы вникнуть в их зашифрованный смысл, то уже в этом случае версия самоубийства, предложенная адвокатами, уже не представляется такой уж невероятной.

Чтобы продемонстрировать разносторонность Маделейн в эпистолярном жанре, приведу здесь письмо, которое она написала своему жениху за несколько дней до написания последнего письма Л’Анжелеру, которое вскоре фигурировало на суде. Различия в стиле не столько поражают, сколько заставляют задуматься. Отправленное 16-го марта из Стирлинга, оно адресовано «Вильяму Минноху, эсквайру. Сан-Винсент Стрит 124, Глазго» и выглядит так:

«Мой дорогой Вильям!

Несправедливо, что мне приходится теперь писать эту записку после того, как ты был так добр ко мне. Мне всегда грустно, когда я расстаюсь с друзьями. Но разлука с тем, кого я люблю, как я люблю тебя, делает меня по-настоящему печальной. Меня утешает лишь то, что вскоре мы встретимся. Завтра мы вернемся домой. Но я хотела бы, чтобы ты был здесь сегодня. Мы бы долго ходили. Нашу прогулку в Дамблейн я всегда буду вспоминать с удовольствием. Именно тогда был назначен день, когда мы начнем новую жизнь — жизнь долгую и полную счастья для нас обоих. Целью моей жизни будет доставлять тебе удовольствие и изучать тебя. Дорогой Вильям, я должна заканчивать, так как мама собирается в Стирлинг. Я уже иду без того удовольствия, что в прошлый раз. Надеюсь, ты нормально добрался до города и твои сестры в порядке. Прими мою теплую любовь и верь, что я буду всегда твоей.

                                                         С симпатией

                                                                     Маделейн.

                                                                     Понедельник, Вилла «Проспект».

Когда «дорогой Вильям» читал эти строки, она уже написала его сопернику, как выяснилось на процессе, и у него должны были появиться сомнения относительно их обоюдного счастья, обещанного его невестой. Но свадьба состоялась, как было запланировано. После женитьбы он вел себя с демонстративной преданностью. Когда разразился гром, и она в панике бежала в Роу, он сразу последовал за ней и нашел ее на борту геленсбурского корабля в Брумилоу, вернул ее в родительский дом, а во время разоблачений на суде галантно стоял рядом с ней. Но это скорее говорило о его великодушии. В последних ее письмах, которые у нас есть, написанных смотрительнице Эдинбургской тюрьмы через четыре дня после ее освобождения (позже я процитирую его полностью) она упоминает человека, который, несмотря на весь причиненный ему вред, отнесся к ней по-джентльменски: «О моем друге я ничего не знаю. Я его не видела. Я слышала, он болен, но меня это не волнует».