Эта покорная тварь – женщина

«Я уже долго подбираюсь к вырезкам из прессы, но, как вы заметите, я называю эти отрывочные факты «сплетнями». Самая ранняя вырезка — из «Глазго Геральд» от 3 апреля 1657 года. Она озаглавлена: «Печальное событие — обвинение в отравлении» и стала первым призывом против Маделейн Смит. «В течение последних нескольких дней из уст в уста передается печальная история, уже ставшая предметом всеобщей озабоченности. Поскольку вопрос относился к слухам, мы не считали для себя возможным упоминать его публично. Но сейчас молодая леди заключена в тюрьму и обвиняется в самом серьезном преступлении и имена участвующих сторон у всех на устах, поэтому не обсудить это дело мы не можем. В то же время мы очень надеемся, что тучи, закрывшие одну из самых респектабельных семей, очень скоро полностью развеются». Статья даёт довольно полное и дотошное описание фактов, а затем заключает: «Хотя мы верим, что она будет чиста и невиновна, семья сильно пострадает от того, что на одного из ее членов упало столь ужасное подозрение. Можем добавить, что мисс Смит, которую, как мы понимаем, довольно долго допрашивал шериф в прошлый вторник, сохраняет абсолютное спокойствие». «Глазго мейл» также добавляет: «Заключенная демонстрирует абсолютное спокойствие, хотя и содержится под стражей».

Из «Таймс»мы узнаем, что «заключенная является внучкой покойного мистера Дэвида Гамильтона, знаменитого архитектора биржи Глазго и дворца Гамильтонов». Я где-то читал, хотя уже не помню где, что она была близка к герцогскому дому Гамильтонов.

«Морнинг Эдвегайзер»пишет: «Всплыло множество слухов о мисс Смит и молодом французе Л'Анжелере, в отравлении которого ее обвиняют. Конечно, этим историям нельзя доверять, но утверждают, что улики на суде будут настолько поразительными, что представляется разумным проводить заседание суда за закрытыми дверями». Безымянный корреспондент, беседовавший с мисс Смит в день смерти Л’Анжелера, проинформировал журнал, что «молодая леди в тот день была так же весела и очаровательна, как обычно».

«Суд назначен на 30-е число этого месяца (июня)»,— сообщает «Мейл».«Может быть не следует забегать вперед, но нам приходится заметить, что считаем долгом присяжных вынести вердикт «не доказано». Невозможно доказать, что именно мисс Смит совершила отравление. Прошел, по крайней мере, час после того, как Л’Анжелер расстался с ней и появился дома. Обвинение может основываться лишь на косвенных уликах, которые слишком часто приводят к ошибочным выводам». Интересно отметить, что в статье с позволения обвинителя допускается, что возлюбленные встречались в последнюю ночь. В статье намечается защита по линии косметики и предполагается, что по пути домой Л’Анжелер мог встретиться с человеком, который «отнесся к нему бесконечно хуже, чем его возлюбленная...» В заключение делается заявление, что большинство сограждан мисс Смит считают ее полностью невиновной. В адрес судьи и присяжных высказывается предостережение: «помните максиму нашего бессмертного драматурга» с предположением о пощаде. Как видно, лорд судья-клерк воспринял редакционный намек!

После суда внимание публики переключилось на мать Л’Анжелера в Джерси, у которой, как говорили, он был единственным кормильцем. «Геральд» опубликовала открытое ее письмо, в котором мать молила Всемогущего благословить великодушных пожертвователей. Собранная сумма составила 89 фунтов 9 шиллингов и 3 пенни. «Сентинел» сообщает, что «некоторые уважаемые граждане Глазго провели сбор средств для защиты мисс Смит. Как мы понимаем, для этой цели была собрана сумма не менее 5000 фунтов». Так подкрепляла свое мнение общественность Глазго.

«Курьер» утверждает, что после оправдания она незаметно покинула Эдинбург и поездом выехала в Глазго. «Мисс Смит вышла на станции Степпе вблизи Глазго и сразу отправилась в Ровалейн Хаус, куда прибыла сразу после 10 часов. Мы с сожалением узнали, что миссис Смит (мать) находится в критическом состоянии из-за беды, постигшей ее дочь».

Пожалуй, лишь перо Достоевского могло бы описать душераздирающую сцену раскаяния Магдалины (простите, Маделейн), вернувшейся в лоно семьи. Это было в самом деле трагическое возвращение. Она ниспровергла великую богиню. Респектабельность, этого идола каждого викторианского дома! Она оскорбила культ и осквернила алтарь. Мы с нашими свободами и менее возвышенными стандартами вряд ли сможем до конца осознать катастрофические последствия ее святотатства. Но поскольку мы не обладаем пером великого русского мастера боли и скорби, мы можем привести слова самой героини. Через четыре дня после своего освобождения Маделейн пишет письмо настоятельнице Эдинбургской тюрьмы. Оно, как верно подмечает мисс Теннисон Джессе, «поражает куда больше, чем любое из ее посланий Л’Анжелеру». Вот оно:

«Дорогая мисс Эйткен!