Эта прекрасная тайна

– Какое жалкое оправдание для такого человека, как вы! – продолжил Бовуар. – Посмотрите на себя. Вы молитесь и разбрызгиваете святую воду, размахиваете кадилом и делаете вид, что верите в Бога. Но вы готовы только на то, чтобы убежать. Как те монахи в древности. Они убежали в Квебек, чтобы спрятаться, и вы тоже пришли сюда. Спрятались в вашем подвале. Организовали тут все, вычищали, прибирали. Объясняли. А наверху тем временем происходила реальная работа. Грязная работа по поискам Бога. Грязная долбаная работа по поискам убийцы.

Бовуар стоял так близко к брату Раймону, что чувствовал бренди и бенедиктин в его дыхании.

– Вы думаете, что знаете, кто убийца? Ну тогда скажите нам. Произнесите нужные слова. – Голос Бовуара становился все громче, он почти кричал в лицо брату Раймону. – Произнесите их!

На лице монаха появился испуг.

– Вы не понимаете, – пробормотал он. – Я и так сказал слишком много.

– Да вы еще и не начинали. Что вам известно?

– Мы должны оставаться верными своему настоятелю, – сказал Раймон, отодвигаясь от Бовуара. Он посмотрел на Франкёра и заговорил умоляющим голосом: – Когда мы поступаем в монастырь, мы приносим клятву верности не Риму, даже не местному архиепископу или епископу, а настоятелю. Такова часть нашего обета, нашей веры.

– Смотрите на меня! – потребовал Бовуар. – Не смотрите на него. Сейчас вы отвечаете на мои вопросы.

Теперь брат Раймон испугался по-настоящему, и Бовуар подумал, что монах и в самом деле верит в Бога. Верит, что Господь поразит его молнией, если он заговорит. И Бовуар спросил себя: кто другой может быть настолько предан Господу?

– Я никогда не думал, что дело зайдет так далеко, – прошептал брат Раймон. – Кто же мог знать?

Он обращался к Бовуару чуть ли не с мольбой. Но о чем он молил? О понимании? О прощении?

Ни того ни другого от Бовуара он получить не мог. Инспектору требовалось одно. Найти убийцу и вернуться домой, как сказал Гамаш. Убраться отсюда к чертям собачьим. И убраться от Франкёра, который сидел, закинув ногу на ногу, и изображал заинтересованность.

– А чего вы ждали? – надавил Бовуар.

– Я думал, что верх возьмет приор.

Наконец-то брат Раймон раскололся. И теперь слова полились из него.

– Я думал, что настоятель образумится, когда выслушает все аргументы. Поймет наконец, что сделать еще одну запись будет только правильно. Даже если бы не стоял вопрос о фундаменте. – Брат Раймон, совершенно разбитый, опустился на стул. – Понимаете, одну запись мы уже сделали. Ну какой вред принесла бы еще одна? А ведь она могла спасти монастырь. Спасти Сен-Жильбер. Какой тут мог быть вред?

Он поймал взгляд Бовуара, словно надеялся найти ответ в его глазах.

Но ответа не было.

На самом деле Бовуар неожиданно столкнулся с новой загадкой. Когда брат Раймон раскололся, это были не только слова. Монах заговорил совсем иным голосом. Без какого-либо древнего диалекта.

Сильный акцент исчез.

Брат Раймон говорил на том французском, на котором говорят ученые и дипломаты. На литературном языке.

Может быть, он наконец говорит правду? Может быть, после всей этой борьбы он хочет быть уверенным, что его правильно поймут? Что каждое из этих вымученных слов дойдет до Бовуара?

Но его усилия привели к противоположному результату: Бовуар заподозрил, что монах затеял новую игру. Таким голосом его бабушка говорила с новыми соседями. И с нотариусом. И со священниками.

Это был не настоящий ее голос. Настоящий она приберегала для тех, кому доверяла.

– Когда вы решили отказаться от повиновения вашему настоятелю? – спросил Бовуар.

Брат Раймон помедлил.

– Я вас не понимаю.

– Прекрасно понимаете. Когда вам стало ясно, что он не передумает и не согласится на новую запись?

– Я ничего такого не знал.

– Но вы опасались, что он заявит об этом. В зале для собраний. Скажет, что вопрос о второй записи закрыт. А после его запрета пути назад уже не будет.

– Настоятель со мной не делится, – сказал Раймон. – Я не знал, что он собирается делать.

– Но рисковать вы не могли, – продолжал давить Бовуар. – Вы обещали настоятелю не говорить никому о состоянии фундамента, но потом решили нарушить обещание. Отказались ему повиноваться.

– Я ничего такого не делал.

– Делали-делали. Вы ненавидели настоятеля. И любили монастырь. Вы знаете его лучше, чем кто-либо, да? Вы знаете каждый камень, каждый дюйм, каждый скол. И каждую трещинку. Вы могли спасти Сен-Жильбер. Но вам требовалась помощь. Настоятель глуп. Он молится о чуде, а оно уже произошло. Вам дарованы средства на ремонт фундамента. Ваши голоса. Записи. Но настоятель ничего не хотел слушать. И поэтому вы переметнулись к приору. Единственному человеку, который мог спасти Сен-Жильбер.

– Нет, – возразил брат Раймон.

– Вы всё сказали приору.

– Нет.

– Сколько раз вы собираетесь повторить «нет», mon frère? – прорычал Бовуар.

– Я ничего не говорил приору! – почти прорыдал монах.

Бовуар наконец отступил. Он кинул взгляд на сидевшего с мрачным видом суперинтенданта Франкёра. Потом снова посмотрел на брата Раймона: