Этажи

В детский садик со мной ходили две армянские девочки – Рипсимэ и Маринэ. Как часто бывает, при несомненном – и в то же время неуловимом – сходстве черт лица характерами сестры являли собой едва ли не полную противоположность. Маринэ – если не ошибаюсь, она была младшей, – была шустрой, озорной, задиристой; старшая Рипсимэ – тихой, молчаливой, покладистой. Маринэ была вся острая, костистая, вертлявая; Рипсимэ, напротив, мягкая, пушистая, степенная. При этом, замечу, не менее стройная; теперь мне страшно подумать, что с годами – знаю, что такое случается, – она могла сделаться тучной…

Не скажу, что на фоне сестры Маринэ казалась такой уж дурнушкой, но Рипсимэ-то уж точно была красавицей. Изысканная, сочная, с пышными черными волосами, с сахарно-воздушными щеками и губами, словно из свежей и сладкой пастилы, – такой запомнили ее мои восторженные детские глаза, а воображение наверняка еще и приукрасило.

Словом, Рипсимэ покорила меня своим обаянием.

Мы были такими неимоверно маленькими, почти, кажется, бессознательными созданиями – словно едва прозревшие котята; мы были беспомощны, мы слабо представляли, в каком новом мире мы очутились. Мне запомнилось, как эта юная, прекрасная девочка гуляла по молодой весенней траве у веранды – почти всегда в гордом одиночестве, вдали от воспитательниц, сестры и других детей, игравших, веселившихся, бесновавшихся.

Очаровательная Рипсимэ! Как много думал я о ней и как стеснялся заговорить, познакомиться с ней (как сказали бы взрослые)… Мне казалось, что я ее не достоин, боялся, что она на меня даже не посмотрит. Долгое время я не решался нарушить ее покой и подойти. Но цвели яблони – и, наконец, я сорвал эти белые, наполненные негой лепестки. Другой на моем месте – мальчик более смелый, уверенный в себе – преподнес бы этот подарок галантно, с сознанием собственного достоинства; пусть со значительной скидкой на малый возраст. А заодно – признался бы девочке в любви. У меня же вышло нечто невразумительное: сгорая от стыда, я промямлил:

– Держи! Это тебе!

Держи, мол, и всё! Ходульный буратинка, я тут же отскочил на пяток шагов в сторону. Рипсимэ приняла мой цветок – он ей безумно подошел, – и, кажется, даже улыбнулась. Впрочем, разобраться в ее реакции я толком не успел; не говоря уж про чувства. После этого несколько дней, перепуганный, я держался от нее на почтительном расстоянии.

Горе мне, стеснительному, нелюдимому, не умеющему общаться! На этом любовная история и закончилась, едва начавшись. Никакой дружбы с Рипсимэ у меня, конечно, не получилось. Наверное, с тех самых пор всё у меня в этом деле и пошло наперекосяк.

Детский садик позади – я уже в начальной школе. Мой друг Алеша, понаблюдав за тем, как активно я и другие мальчишки, – а сам-то он в первых рядах, – заигрывают с девчонками, как-то нагло улыбнулся и пригрозил пальчиком:

– Рановато еще!

Я возмутился: мне казалось, что вовсе не рано. Алешины слова я воспринял болезненно – как личное оскорбление. И в пику ему, состроив из себя уже вполне взрослого, серьезного человека, планирующего свое будущее, ставящего перед собой четкие цели и, главное, неизменно их достигающего, я заявил:

– Как только мне исполнится восемнадцать – сразу женюсь!

Сказал как отрезал. А смысл моего безапелляционного заявления сводился к следующему: лишь несовершенное законодательство, разрешающее вступать в брак только с восемнадцати лет, не позволяет мне сделать этого раньше. А так, будь моя воля… И то, что отбоя от девочек, каждая из которых мечтает стать моей женой, у меня нет и не будет, я тоже подразумевал. Материальный фактор в моих расчетах не значился. Зачем именно нужно жениться (не просто же потому, что хочется!), что должно этому предшествовать, что за этим следовать – обо всем этом я имел представления самые смутные, и если бы меня об этом спросили, меня с легкостью поставили бы в тупик. Но женатыми были мои родители и вообще большинство взрослых, а значит, так нужно, так солидно, так до́лжно.

До чего же наивными, смешными были моя выспренность, моя обидчивость, всё мое поведение, спровоцированное Алешиной «дерзостью»! Но известно, что хорошо смеется тот, кто смеется последним, – и этим последним, похоже, оказалось время. Алеша, который моложе меня больше чем на год, – ныне уже не Алеша, а Алексей Леонидович, кадровый военный, – в браке уже лет семь, успел обзавестись двумя детьми и что-то подсказывает мне, что на этом его семейные достижения отнюдь не закончились. Помимо жены, имеет, как я слышал, и любовницу, но это уж его сугубо личное дело; всё сплетни, столь похожие на правду, что их трудно не принимать за чистую монету!.. Что же до меня, то нет у меня ни жены, ни невесты, ни девушки; до отцовства мне как до Луны – холост, свободен, как ветер! Красавицы не вешались мне на шею ни в восемнадцать, ни в двадцать, ни в двадцать пять – не вешаются и сейчас.

*      *      *      *      *