Этажи

С бешеным, вымотанным дыханием выскочил я из маленького лифта: ловцы засекли меня, и страх быть пойманным, дурманя еще холодную голову, гнал меня в затемненные лестничные пролеты, где я надеялся спрятаться, сбить с толку моих преследователей и перейти к новой комбинации – запасному плану под литерой «Б». Но когда я выбежал на балкон, я остолбенел: плотная, мутная пелена тумана, похожего на пленку вскипевшего молока, окутала чытернадцатиэтажку и весь наш двор. Относительно хорошо видны были лишь площадка, лестницы на нулевой ярус, а насколько далеко простерся этот покров на северо-запад, в сторону большого города, разобрать я не мог – видимость была прескверная, я едва различал контуры двух ближайших домов.

Мы прекратили демонов, хотя впору было бы продолжить игру на улице (куда и высыпали мальчишки), перебегая в этом тревожном тумане, словно бледные призраки, от зарослей кустарника до котельной, от наших многочисленных пригорков до подъезда и так далее.

*      *      *      *      *

Я вдруг подумал, как было бы здорово обзавестись сверхспособностями – именно в сфере творчества, об остальных сферах я не смею и мечтать. И тут же возразил себе, что никакая волшебная прививка мне ничего не даст: я уже не буду собой, а стану кем-то другим. С другой стороны (я возвратился к защите первоначальной мысли), пусть допинг, но разве плохо было бы удесятерить мой талант, работоспособность… Но потом я опять не согласился, напомнив себе, что гениальность (а волнует меня именно она) порой обратно пропорциональна «писучести» ремесленников, клепающих свои «произведения», которые похожи на живой труп; не связана она напрямую даже с талантом. Гениальность – это нечто совсем иное, то, что всегда приходит изнутри – из собственных глубин, если только они у человека наличествуют.

Всерьез заинтересовавшись космосом, я стал много рассуждать о невозможности осмыслить необъятное; ну вот, силюсь представить я далекие, почти фантастические небесные тела, находящиеся где-то на периферии Солнечной системы (наука знает о них совсем мало, ибо наблюдают их на грани возможностей современных телескопов и прочих технических достижений цивилизации), а лежу сейчас в своей комнате, и мне кажется, что на самом деле ничего этого и не существует. Всё это, наверное, вымысел, морок, плод воспаленного воображения, а реален только я, и эта комната, и эти шторы, и потолок…

Великие ученые, философы и писатели, титаны мысли, подлинные гении задолго до меня задавались примерно теми же мучительными вопросами о Космосе, Жизни и Смерти, о боли и страдании – и умирали, так и не найдя разгадку.

В молодости в тебе всё кипит и клокочет, и хочется по-толстовски воскликнуть с негодованием, метая молнии: «Как это так – я, и умру?!» Но вот что страшно: идут годы, и ты как-то понемногу смиряешься с собственной смертностью.

Засыпая, я отчего-то подумал… вернее, буквально почувствовал, что в космосе, должно быть, темно – несмотря на наличие бесчисленного множества ярчайших и невероятно горячих солнц, – в космосе, несомненно, ужасно холодно и жутко темно.

*      *      *      *      *

Мне кажется, я был создан для другого, уникального мира, а попал в этот, убогий, и теперь всю жизнь мучаюсь несоответствием между заложенными в меня ожиданиями, предчувствиями чего-то принципиально иного, с одной стороны, и жестокой, не оставляющей даже лучика надежды реальности – с другой. И все в один голос твердят мне: «Ничего не поделаешь, так устроен этот мир». Или: «Другим-то сейчас гораздо хуже, чем тебе, а у тебя, в сущности, всё хорошо, так что не ной, не жалуйся». Или: «Дальше – будет еще хуже». И что, неужели вся эта отвратительная белиберда – средство примириться с сущим, лучший рецепт, изобретенный многовековым опытом человечества?

Иными словами: я не могу свыкнуться с тем, что живу в этом измерении, вернее, не могу понять, почему живу именно в этом, хотя мог бы, наверное, в другом. Я задаюсь вопросом, почему я не вода, не камень… Или, может, на самом деле я – всё, в том числе и вода, и камень, и воздух, и солнечные лучи? Вольюсь ли я и вправду в некое единое целое – или…?

Вычитал на досуге одну нерадостную новость. На самом деле их, этих нерадостных новостей, конечно, гораздо больше; собственно говоря, почти всякая новость – именно со знаком минус. Недаром говорят, что самая добрая новость – это отсутствие новостей… Но даже не в этом дело: основной поток известий меня, к счастью, минует, ибо бренной, суетной повседневностью, общественно-политической жизнью я почти не интересуюсь. Но эта-то новость была глобальной, и только она и могла меня заинтересовать. В одном авторитетном сетевом издании написали, что наша Вселенная, судя по всему, умирает. К такому выводу, основываясь на каких-то свежих расчетах, пришел ряд астрофизиков. Они, дескать, вычислили, что еще несколько миллиардов лет назад в ближайших к нам галактиках энергии содержалось в несколько раз больше. То есть всемирное угасание – налицо.