Этажи

Не знаю, отчего я расстроился. Все мы потихоньку умираем – умирает и вся Вселенная… Это, в конце концов, в высшей степени логично, как ни страшно сказать – закономерно. Да и чего я мог бы ожидать? А главное, к моему скоротечному существованию это вроде бы не имеет никакого отношения – зачем мне переживать, что случится со Вселенной, скажем, через несколько миллиардов лет? Протянуть бы еще хоть сколько-то здесь, на Земле, в своем ветхом, ничтожном мирке… А вот поди ж ты – расстроился!

*      *      *      *      *

Однажды папа привел меня на сеанс катания на машинках – детишки ездили там вокруг клумбы, сделанной из мягких разноцветных шин. При ударе этот окруженный шинами цветник играл роль амортизатора, что увеличивало безопасность. Всё было хорошо, мило, пристойно, но, не сделав, кажется, и двух кругов, я заскучал: все двигались в одном направлении, бездумно, с одинаковой скоростью. С какой бы силой ни нажимал я на педаль, машинка моя не ехала быстрее – двигалась всё в том же унылом темпе, таком же, как и у остальных. Помню, кто-то из родителей подсказывал своему малышу: если хочешь обогнать кого-то, проехать быстрее, держись максимально близко к клумбе – окружность там меньше, меньше расстояние, которое нужно преодолеть, а следовательно, при постоянной, одинаковой у всех скорости, только так можно сделать круг за меньшее время. Ну да: один, другой, третий… а дальше что? Разве мог бы устроить меня такой ничтожный, компромиссный вариант? К тому же – там всё время была толкучка, и лезть в нее мне совершенно не хотелось.

Тогда меня осенила прекрасная и, как казалось мне, совершенно разумная, очевидная мысль: зачем ехать так же, как все? Кто сказал, что все должны двигаться в одну сторону? Почему, наконец, я не могу поехать в обратную? Нисколько не сомневаясь, я развернулся и… поехал всем наперекор. Как ни странно, проблем на дороге у меня не возникло – никто со мною не столкнулся, никто вообще не попадался. Возможно, все немного очумели – были так же ошарашены, как ошарашен в душе и я. Несколько секунд я ехал спокойно, пока не услышал резкий, тревожный возглас спохватившегося папы (не знаю, что он делал всё это время; наверное, курил в сторонке, приглядывая за мной одним глазом): «Ну ты куда! В обратную сторону, сынок!»

На этом это мое воспоминание почему-то обрывается. Ну а что тут еще скажешь: с самого детства – я такой вот оригинальный… Я никогда не ходил вместе со всеми по кругу, а если какое-то время по каким-то причинам и приходилось, то я глубоко страдал от этого и ждал малейшей возможности, чтобы вырваться; в основном же я всегда двигался против – против обыденного жизненного распорядка, против часовой стрелки отлаженного механизма нашего проклятого мироустройства.

*      *      *      *      *

Я очень просил, чтобы мне дали средство, которое поможет мне заснуть. Однажды, когда я в очередной раз пожаловался, что мне не спится, папа, очевидно, не выдержал и сказал мне неожиданно жестко: «Лучшее средство – это труд». Трудился я действительно мало. Прозябал дома в каких-то неясных мечтах, а скорее – в ничегонеделании; надо было гулять, заниматься спортом… но всё это тогда было не для меня. Папа был абсолютно прав – а я обиделся: я уже привык, что меня излишне жалеют, и готов был хлюпать по любому поводу. Таблетка под названием «труд», которую предложил мне отец, не устраивала меня категорически – я жаждал средства куда более простого и легкого. Выпил лекарство – и погрузился в сладостный сон безо всяких проблем.

Словом, чтобы не нарваться на «оскорбление» с трудом, просить надо было настойчиво – капать родителям на мозги, клянчить; почти шантажировать. Но меня уверяли, что таблетки, волшебным образом способной одарить меня сном, – не существует. «А как же в фильмах, – визгливо возражал я, – приставили человеку платок к носу – и он моментально обмяк, вырубился!» Мама после этих моих слов была почти в обмороке: она всё боялась, что я как-нибудь пристращусь к наркотикам или чему-то подобному… Папа же, кажется, решил меня проучить: предложил мне пойти в мою комнату и лечь – лечь на живот. Сказал, что сделает мне укол. Обещал, что я даже не замечу. Как ни странно, я согласился. Но укол оказался не только унизительным, но и болезненным; мне крайне не понравилось, и я даже расплакался. Самое ужасное, что укол не помог: я по-прежнему не мог заснуть и лежал обиженный, разъяренный.

Дело вовсе не в том, что я был такой уж изнеженный и ленивый – хотя во многом это правда. Увы. Но правда и в том, что виной была моя расстроенная нервная система. Нечто врожденное. Увы.

Так или иначе, за неимением других средств приходилось задумываться о таблетке «труд».

*      *      *      *      *