Этажи

Пунцовая туча нависла над Логом. Неподалеку уже гулял гром, вспыхивали зарницы. С играми на открытом воздухе пора была заканчивать, и кто-то выкрикнул: «Давайте в демонов!» Предложение это было принято на ура. На площадке перед домом мы еще не успели разделиться, как почувствовали первые тяжелые капли, и ливень уже хлестал, когда ловцы, прижавшись к мусорной двери, с хохотом и визгом – подстегиваемые, раззадориваемые водой – вели свой отчет, а демоны в разнузданном восторге скрывались на этажах.

Разыгралась дивная буря. Ливень оживил древнюю реку – возлюбленную Каменного Лога, – и ее давно почившее тело, вдруг наполнившись призрачной водяной плотью, судорожно извивалось в непомерно крепких объятьях истосковавшегося супруга, и страшен и страшно красив был этот приступ доисторический природной страсти.

Помню то чувство затравленного зверя, как будто я оказался в двойной, абсолютной, западне: на улице бушует ураган, и путь туда мне отрезан, да и на этажах не намного лучше; в лифтах тесно и неспокойно, на лестнице удушливо и жутко – это опытные ловцы умело перекрывают мне кислород, сдавливают шею, неотвратимо загоняют в угол… Меня вот-вот сцапают. Дыхание мое кажется мне непозволительно громким, и я сдерживаю его, давлюсь в нос, стараюсь не дышать вообще – но разве это возможно?!

*      *      *      *      *

Я тщеславен. Наверное, это и вправду грех.

Я всегда мечтал стать кем-то вроде рок-звезды. Жалею, что в детстве родители не отдали меня в музыкальную школу. Впрочем, наверняка им было виднее: музыкальных способностей они, очевидно, во мне не заметили. Главное, как говорят, это музыкальный слух – не уверен, что он у меня есть.

Вообще же я сам виноват. В юности-то уж точно всё было в моих руках. Оказалась в руках и акустическая гитара – но освоить этот инструмент я так и не сумел. Слишком мало занимался, не мог себя заставить. Недавно я понял, что никакие самоучители мне в данном случае не помощники – нужно брать уроки вживую, чтобы кто-то меня наставлял, оперативно корректировал ошибки. И теперь я вынашиваю план найти себе преподавателя. Для начала – придется выкроить под это дело определенную сумму из моего бюджета. Это, наверное, не так уж страшно, ибо куда страшнее от одной только мысли, что жизнь пролетит, а я так и не предприниму ни одной серьезной попытки воплотить мечту…

Хороший ремесленник вправе гордиться своим профессионализмом. Для гения называться профессионалом – оскорбительно.

Я слышал, что многие писатели хотят стать голосом эпохи. Я же, напротив, хочу подняться над всеми эпохами, в некое экзистенциальное безвременье, возвыситься над миром, – вечно пребывать здесь, на четырнадцатом этаже, наблюдая, размышляя, анализируя и, наконец, выплеснуть всю страшную, жестокую и целебную правду о мире.

30 августа, пятница

Я хотел поехать вниз, но вместо этого странным образом остановился уже на тринадцатом. Ну да, сомнений быть не могло: когда дверцы маленького открылись, я увидел на стене цифры 1 и 3. Цифры начертаны на всех этажах напротив обоих лифтов – чтобы пассажир уж никак не ошибся. Итак, я спустился всего на этаж, а потом еще на один (1 и 2), и еще (1 и 1)… Конечно, в глухую ночь я мог позволить себе любые игры, любые эксперименты. Но зачем я делал это? Кого я искал? Неужто я превратился в ловца и выслеживал демонов? Или производил какие-то новые замеры?

Я представлял себе зияющую шахту, над которой надстроен наш дом и в которой безраздельно хозяйничают лифты и их рабские сивые прислужники – сквозняки; представлял как границу между бытием мира и небытием ничто. Когда же я добрался-таки до первого этажа, к ужасу моему, лифт явил мне абсолютную пустоту, как будто границы стерлись и ничто поглотило всё сущее, оставив меня в безграничном одиночестве и в бесконечной мучительной тоске.

ЭТАЖ ЧЕТВЕРТЫЙ

Неявный, завуалированный и всё же осязаемый страх сорваться в бездну, видимо, зародился у меня еще в детстве; недаром дом наш, словно последний бастион, отважно вырос на краю пропасти, самой отвесной части западного склона Каменного Лога.

Не каждый одолеет здешний подъем; по крайней мере, сделать это бывает чертовски трудно. Да и спуск-то у нас весьма коварный: редкие, широкие, крутые ступени невольно ускоряют твой шаг, ты движешься уже почти бегом; не ровен час оступишься, поскользнешься. Поручни – только с одной стороны, там, где жадно цепляющиеся за последнюю землю заросли, скрывают глубокий провал. Площадки, расположенные сообразно витиеватому, запутанному движению вниз, до сих пор не преодолели собственной дикости – нигде ничего не огорожено, не обустроено. Так же и дальше, когда подымаешься на взгорье у пересохшего русла; деревянные ступени, давно, если по-хорошему, отжившие свой век, пребывают в плачевном состоянии, и зимой там особенно скользко и опасно.