– Это помешательство уже свирепствует повсюду. – Маршал достал из сумки, стоящей у его ног, веточку кинзы и начал жевать ее. – Оно распространяется как чума – поначалу все случаи происходили у реки, затем оно проникло в центр города, а теперь людей везут в морг из особняков на окраинах. Те, кто хочет уберечься от него, остаются в своих домах, запирают двери, закрывают окна. А те, кому на все это плевать, те, кто страстен и горяч, те, кто любит то, что ужасно, – Маршал пожал плечами и взмахнул руками, подыскивая слова, – у них все просто
Словно по сигналу послышался звон разбитого стекла. Маршал вздрогнул, а Венедикт просто повернулся, хмурясь. Они оба прислушались – вдруг это какая-то угроза? Затем последовали крики – кто-то в переулке ругался из-за долгов за аренду, значит, им незачем беспокоиться.
Венедикт спрыгнул с кухонного стола, закатал рукава, вышел в коридор, затем зашел в спальню Маршала и схватил его куртку.
– Все, пошли, – сказал он, вернувшись на кухню.
– О чем ты? – воскликнул Маршал. – Я же готовлю еду!
– Я куплю тебе поесть в уличном ларьке. – Венедикт бросил ему куртку. – Сегодня нам надо найти того, кого поразило это помешательство, но кто по-прежнему жив.
Маршал и Венедикт несколько часов бродили по территории Белых цветов, но все напрасно. Они знали, что переулки являются рассадником помешательства, поэтому они и выбрали для поисков именно этот лабиринт, с которым оба были хорошо знакомы. Но вскоре им стало ясно, что от их усилий мало толку, тщетно они останавливались и прислушивались к слабым шорохам, вдыхая узнаваемый запах с оттенком металла. Дважды они спешили туда, откуда доносился такой шорох, но оба раза это оказывались крысы, обнюхивавшие окровавленные трупы умерших людей.
Если же в очередном переулке не было трупа, то было молчание. И везде лежали горы мусора, потому что жители были слишком напуганы, чтобы уносить его далеко. Венедикт почти испытал облегчение, когда они снова вышли на торговую улицу, вернувшсь в мир, где слышались разговоры уличных торговцев и тех, кто покупал у них товар. Вот он, настоящий город, настоящий Шанхай, а в его переулках теперь обитают лишь призраки, пустые оболочки прежней жизни.
– Выходит, мы только зря потратили время, – сказал Маршал и поглядел на свои карманные часы. – Ты расскажешь Роме о том, что у нас ничего не вышло?
Венедикт состроил рожу и подул на руки, пытаясь их согреть. Было еще не настолько холодно, чтобы носить перчатки, однако воздух стал зябким.
– А куда он вообще подевался? – спросил он. – Ведь заниматься решением этой задачи мы должны были вместе.
– Он наследник банды Белых цветов, – ответил Маршал, убирая часы в карман. – А значит, он может делать все, что пожелает.
– Ты же знаешь, что это не так.
Маршал вскинул брови, и они оба замолчали, растерянно уставившись друг на друга, хотя теряться им случалось нечасто.
– Я хочу сказать, – поспешно поправился Венедикт, – что он должен отчитываться перед своим отцом.
– Ах, вот оно что, – протянул Маршал. На лице его было написано некоторое смущение, что было для него необычно, и, видя это, Венедикт тоже почувствовал себя не в своей тарелке. У него засосало под ложечкой, и ему захотелось взять свои слова назад, чтобы вновь увидеть на лице Маршала привычную беззаботность.
– О чем ты? – спросил он.
Маршал покачал головой и расхохотался. Венедикт тотчас расслабился.
– На секунду мне показалось, будто ты хотел сказать, что он больше не наследник.
Венедикт поднял глаза на серые облака.
– Нет, – сказал он, – я имел в виду не это.
Но в глубине души они оба знали, что лишь немногие Белые цветы прилюдно демонстрируют верность Роме. А остальные помалкивают, ожидая, что будет дальше – укрепит ли Рома свои позиции, подтвердив свое право наследовать отцу, или же он будет отодвинут на задний план тем, кого приблизит к себе господин Монтеков.
– Может, пойдем домой?
Венедикт вздохнул и кивнул.
– Почему бы и нет.
Пока Венедикт и Маршал торопливо шагали на юг, Кэтлин направлялась на север, заходя в банки, стоящие на Бунде.
Многие из этих зданий, выдержанных в неоклассическом стиле, были еще не достроены, и дующий с моря ветер свободно гулял между балками и в строительных лесах. Шум стройки был слышен даже сейчас, в этот вечерний час. Здесь было запрещено строить высокие здания, поэтому архитекторы стремились перещеголять друг друга в изысканности.