Эти чудовищные узы

— Я долго искал тебя. Я знал, что ты каким-то образом добралась и до Северной Каролины, — он качает головой, вспоминая это чудо. Он вздыхает. — Я всегда помнил, что ты любила Хэллоуин, когда была ребенком.

Так и есть. Я умоляла нашу маму водить меня за костюмами каждый год, с тех пор как я научилась говорить. Она никогда этого не делала, но я находила по всему дому всякое дерьмо, чтобы быть ведьмой, или кошкой, или кем угодно, но только не собой.

— Когда я нашел тебя в психушке… — он выдохнул и покачал головой, наконец убрав тряпку с моей ноги. Кровотечение остановилось, но я не двигаюсь. Он продолжает держать меня за лодыжку. — Я не знал, что это ты, до этого. Если бы я знал… я бы никогда не отпустил тебя, Сид. Я бы никогда не позволил Люциферу заполучить тебя, — имя лидера Несвятых прозвучало как рык. — Люцифер был худшим из нас. И я был так зол. Так чертовски зол, что позволил тебе добраться до него. Что это заняло у меня так много времени.

Я прикусила губу, слезы наворачиваются на глаза. Я грубо провожу рукой по лицу, пытаясь сдержать их. Он выстрелил из пистолета прямо над моей головой, только прошлой ночью. Я ищу в этом подвох, потому что правда в том, что… я хочу, чтобы то, что он говорит, было правдой. Я хочу старшего брата. Настоящего. Который заботится. Который не позволит таким, как Кристоф, наложить на меня свои грязные руки.

— И я выместил все на тебе, — говорит он. — Я наказал тебя трупами и смертью, потому что я был в ужасе, что это будешь ты, если не будешь осторожна. Я боюсь, что они придут за тобой. Они никогда не прощают. И я собрал всю ту боль, которую я испытывал к тебе, все сожаления, которые я испытывал по отношению к тебе, и я просто выплеснул их. На тебя.

Его глаза блестят. Я никогда не видела, чтобы мой брат плакал. Я никогда не видела, чтобы он был близок к этому. Но его зеленые глаза блестят от слез. Он снова гладит мою лодыжку, зажав губы между зубами, прежде чем выпустить нетвердый вздох.

— Мне жаль, Сид. Я не хочу, чтобы все было так.

Я не могу говорить. Я не знаю, что сказать. Я понимаю, что мои руки дрожат, и сжимаю их в кулаки. Я просто смотрю на Джеремайю, пытаясь найти подвох. Неприятный сюрприз. Но его лицо открыто, беззащитно, возможно, единственный раз за всю его гребаную жизнь.

Он медленно опускает мою ногу, а затем встает, пересекая пространство в ванне между нами. Он опускается на колени передо мной, между моих ног, его руки лежат на моих бедрах. Он не знает этого, но его рука прикрывает жемчужно-белый шрам, который Люцифер подарил мне. Может быть, он знает об этом. Может быть, он не хочет об этом думать.

— Я люблю тебя, Сид. Я всегда любил тебя. И я скучал по тебе каждый день, когда мы были в разлуке, — его руки нежно сжимают мои бедра. — Я хочу, чтобы у нас все было по-другому.

Я качаю головой.

— Почему? — прохрипела я. — Почему сейчас?

— Прошлой ночью я направил пистолет на твою голову, чтобы преподать тебе урок. Чтобы показать тебе монстров, которые находятся за этими стенами. Но я был гребаным монстром прошлой ночью. Мне так жаль, Сид, — он протягивает руку, нежно кладет ее мне на шею и притягивает меня к себе. Я прижимаюсь лбом к его лбу, глядя на него сверху вниз.

Мой красивый, холодный брат. Плачет у моих ног.

Я киваю, мои губы дрожат.

— Хорошо, — удается мне сказать. — Хорошо. Давай сделаем это по-другому.

А потом я больше не могу сдерживать слезы, и впервые в жизни я плачу на плече брата.

***

Джеремайя сам позаботился о стекле на балконе. И именно с Джеремаей я стою рядом, когда он держит в руках пистолет, направленный совсем на другого человека, когда мы находимся в комнате для совещаний. Обычно я сюда не захожу. Джеремайя зовет меня после создания трупа. Перед этим он инструктирует здесь своих людей. Я в этом не участвую.

Но он позвал меня сюда сегодня утром, после того, как я приняла душ и перевязала ногу. Он позвал меня посмотреть, как он будет заботиться о ком-то.

Я не знала, чего ожидать, когда опустилась на свое место за столом напротив Николаса. Бруклин сидела во главе стола, скрестив одну ногу на другой, и выглядела скучающей. Но на самом деле она пожелала мне доброго утра, чего не случалось ни разу за те шесть месяцев, что мы живем под одной огромной крышей.

Я только наклонила голову в ответ, но это было что-то. Я не знала, какое прозрение было у Джеремайи прошлой ночью, или Николас что-то ему сказал, или он был под наркотиками. Мне это нравилось, но мне было не по себе. Я чувствовала, что хожу по яичным скорлупам. Как будто любой мой неверный поступок может разочаровать его и все это исчезнет.

И сейчас я как будто затаила дыхание.

Трое охранников, включая Трея, стоят вокруг комнаты, но Джеремайя направляет пистолет на своего лучшего охранника.

Кристофа.

Кристоф одет в костюм, его собственный пистолет у бедра, и он держит свои массивные руки поднятыми в знак покорности, качая головой, переводя взгляд то на меня, то на пистолет, спотыкаясь об оправдания.

— Мне жаль, — говорит он, — я не хотел причинить ей боль. Ты сказал мне… ты сказал мне, что она моя на эту ночь…