Эти чудовищные узы

— Боже мой, — говорит Джеремайя, прижимаясь к моим волосам. — Что, блядь, я наделал? — он притягивает меня ближе, и от ощущения его, моего тела, прижатого к его, я напрягаюсь.

Люцифер замечает.

Через секунду он оказывается между нами, оттаскивает меня от брата и направляет пистолет ему в грудь. Он обхватывает меня рукой.

— Мне не жаль, — говорит он мне. — Я не позволю тебе сделать это.

Я пытаюсь вырваться из его объятий. Я не знаю, что со мной было не так. Я знаю, что сделал Джеремайя. Что он лгал мне. Что он почти сделал самое худшее, что брат может сделать со своей младшей сестрой. Я знаю это, и все же я все еще хочу добраться до него. Чтобы обнять его в последний раз. Потому что это будет последний раз.

Я бьюсь о грудь Люцифера, но он как скала, не шевелится, пистолет в его руке непоколебим.

На лице Джеремайи ярость и скорбь. Он ненавидит Люцифера, это ясно, но он хочет добраться до меня, а я у Люцифера.

— Мне так жаль, Сид, — говорит он, сглатывая, слезы текут по его щекам, цепляясь за ресницы. — Мне чертовски жаль.

Я снова пытаюсь дотянуться до него, но Люцифер удерживает меня, его пальцы впиваются в мою руку.

— Отпусти ее, — умоляет мой брат, качая головой. — Отпусти ее, чувак.

Люцифер смеется.

— Нет, блядь, — рычит он. Он выхватывает пистолет. — Я никогда, блядь, не доверял тебе. Никто из нас тебе не доверял. Ты никогда не был одним из нас, — он позволяет этому глубоко зарыться. — Убирайся отсюда. Оставь это место ей. Оставь все это ей.

— Я не хочу… — начинаю говорить я, застывая в объятиях Люцифера.

Я не хочу это место. Это был ужас. Травма.

Я ожидала, что Джеремайя будет смеяться. Скажет Люциферу, чтобы он шел в ад, где ему самое место. Где место всем нам.

Вместо этого он улыбается.

— Я уже сделал это.

Тишина.

Я перестаю двигаться. Кажется, будто Люцифер перестал дышать. Слезы перестают падать из зелёных глаз моего брата.

— Это твоё, сестрёнка.

От этого слова мне снова становится плохо. Я не хочу снова подходить к нему, снова прикасаться к нему. Я не знаю, почему я делала это раньше.

— Это твоё. Всё. Орден Дождя — твой. Люди — твои. Персонал — твой. И на банковском счету достаточно денег, чтобы платить за это десятилетиями. Тебе больше не нужно делать грязную работу. Копы не придут за тобой, потому что теперь все остановлено, если ты не хочешь продолжать, — он вздыхает, его грудь вздымается. — Это твое, Сид.

— О чем ты, блядь, говоришь? — спрашивает его Люцифер. Я рада, что кто-то спрашивает. Я не могу вымолвить и слова.

Глаза Джеремайи сужаются на Люцифера.

— Пошёл ты и Несвятые. Это все ее. Я изменил название, деньги, счета. Все это, — он делает неопределенный жест одной рукой, — принадлежит Сид Рейн. У нее будет больше, чем у всех вас. Вы ей не нужны. И не смей даже думать о том, чтобы взять что-то из этого себе, иначе я, блядь, порежу тебя на мелкие кусочки…

Люцифер смеется, обрывая слова моего брата.

— Иди на хуй.

Я провожу рукой по лицу.

— Почему?

Джеремайя дарит мне маленькую, вымученную улыбку.

— Ты заслужила это. Я больше не хочу причинять тебе боль. Мне нужно уйти, Сид. Мне нужно уехать отсюда. От… от тебя. Потому что он… — он бросил взгляд на Люцифера, — собирается забрать тебя у меня. Ты будешь принадлежать Несвятым. Они владеют всеми, кого ловят. И я не могу смотреть, как это происходит.

Я хочу еще покричать на него. Я хочу сказать ему, что он забрал себя у меня. Что все это, весь этот ад, он поджег его.

Но я вообще ничего не говорю.

Джеремайя просто смотрит на меня.

— Позволь мне обнять тебя. В последний раз, Сид?

Хватка Люцифера на мне крепнет. Он больше не направляет пистолет на моего брата, но он рядом с ним.

— Нет, — отвечает Люцифер за меня.

Я смотрю на Люцифера, умоляя его. Я вижу его нерешительность. Его замешательство. Я тоже это чувствую. Почему я хочу, чтобы руки этого монстра снова были на мне, я не знаю. Но эта ночь — последняя. Для меня, для Джеремайи. Для Люцифера.

Люцифер кривит губы.

— Почему, Сид?

— Пожалуйста, — вздыхаю я.

Он вздыхает.

— Хорошо, — заставляет он себя сказать, морщась, как будто это слово причиняет ему физическую боль. Он убирает свою руку от меня. — Хорошо, — шепчет он снова.

Я прикасаюсь пальцами к его губам, его скелетная краска размазывается, а затем я поворачиваюсь к брату.

Но прежде чем мы успеваем пересечь пол балкона друг к другу, стекло и небольшую реку водки из того, что Джеремайя пил под нами, Люцифер отпихивает меня в сторону и бросается на моего брата, сжимая в кулаке рубашку Джеремайи.

— Она может не знать лучше. Она может быть разбита. Но я — нет. Я видел тебя таким, какой ты есть. Ты — кусок гребаной грязи. Ты не заслуживаешь жизни, — и он направляет пистолет в кишки моего брата. — Это не просто ее месть, ты знаешь. Ты предал нас. Никто не может сделать это и остаться в живых.

Я замираю.

Люцифер оглядывается на меня, Джеремайя обмяк, готовясь к тому, что Люцифер нажмет на курок.

— Нет, — удается мне сказать, качая головой. — Нет… пожалуйста, Люцифер, — я сглатываю, мое горло пересохло. Мой рот пересох. — Нет.