Этика без дураков. Циничные наблюдения, страшные теории и эффективные практики

Но давайте уточним, что имеем в виду. Не особую разновидность высших приматов, придумавшую, что существуют приматы и разновидности. Здесь все просто с определением – биологи не дадут соврать. Но когда я говорю «я», имеется в виду что-то другое. Попробуем уловить эту идентичность. Что надо описать, чтобы это было описанием моего «я», а не чего-то другого? Что остается за вычетом одежды, паспорта, социальной роли и всего, что можно отнести к категории инструментов, аватаров, снимков в моменте?

Начнем с простого: мы не наше тело. Ни по субстанции, ни по форме.

С субстанцией совсем просто: никто не скажет, что данные атомы – это он. Тело постоянно обновляется. Сегодня одни атомы, завтра другие. Наши вчерашние атомы сегодня частицы Мирового океана и придорожная пыль. Никто не скажет, что кусочек его сущности сейчас проплывает в Индийском океане.

С формой менее очевидно. Можно сказать, что река – это не текущие частички воды, а русло и та форма, в которой они текут. Так и мы. Тело – это русло и форма, которую принимает субстанция. Например, наши органы.

Но, допустим, нам предлагают приобрести новый орган с гарантией, что он ничего не отнимет, не создаст неудобств, но принесет магическую способность. Например, ясновидение или телекинез. Скорее всего, люди не откажутся. Никто не сочтет это изменением идентичности.

Теперь предположим, что какой-то орган потерян. Рука, нога, что угодно, но без летального исхода. По этому поводу принято переживать, но не говорить, что меня «стало меньше на 7 %» (или во сколько вы оцените потерю?). Стало меньше, да. Но скорее у меня, а не меня. Например, уменьшился мой банковский счет: это потеря в ресурсе, но не в идентичности. Обеднеть в два раза не значит в два раза сократиться. Примерно такой же смысл будет иметь потеря пальца.

Если говорить о новом органе, не фантазируя о телекинезе: что такое очки на носу? Это наш орган или привлеченный ресурс? Скорее, ответят, что глаз – это часть меня, а очки как прибор для видения – моя собственность, но не часть. Но есть ли четкая граница между внешними органами (очки) и внутренними (глаз)? Если очки заменить на линзы, это еще внешний прибор? Кажется, да. А если то, что играло бы роль очков, вживить прямо в глаз, что это будет? Если сердце остановится, но его функции возьмет на себя магическая коробочка, носимая на поясе, – она наша собственность или часть? Кажется, что пример дикий? Но с мозгом уже так. Этот орган, помимо прочего, выполняет некие вычисления (а в широком смысле слова он только этим и занят). Если часть вычислений перенести с мозга на калькулятор, потом на компьютер, потом в Интернет – можно ли сказать, что наш кусочек теперь за пять тысяч километров от нас где-то на сервере? Нет? Мы с ним разве не породнились? Это почти как сердце в футляре на боку.

Наше тело при ближайшем рассмотрении может сильно сжиматься, можно раскинуться в пространстве по всей планете (помни про удаленный сервер). Если мы – это наш глаз, то, пожалуй, мы еще и наши очки. Но, кажется, вместо определенности мы начинаем растекаться по миру… Если мы – это наши очки, то почему не ботинки или окно? В том климате, где я это пишу, отсутствие закрытого окна в январе приведет к смерти куда вернее, чем отсутствие глаза. Окно – жизненно важный орган для выживания нашего тела? А фирма, что его поставила, тоже мой орган? А цивилизация, хранящая знания, дающие возможность существовать фирмам и окнам? Где-то на этой стадии мы либо ощутим свое единство с Абсолютной идеей (или растворимся в Брахмане, на ваш культурный выбор), либо пойдем искать идентичность в другое место, прочь от печени и сережек в ухе.

Мы не наша «душа»: в мире нет вещи, субстанции или процесса, которые бы так назывались.

При этом я не сказал бы, что слово «душа» не имеет смысла. Оно не имеет смысла как слово, подразумевающее наличие материального денотата (вопреки мистическим материалистам, не бросающим попыток уловить ее в граммах и найти то ли в шишковидной железе, то ли в районе пупка). Как метафора «душа» – хорошее слово. Например, мы не понимаем, что у нас болит, зачастую не знаем причину, но нам плохо, мы можем сказать «душа болит», и нас отлично поймут другие люди, так же лишенные души, как и мы. В каком-то дискурсе коммуникация состоялась. Но в том дискурсе, где мы сейчас, слово «душа» излишнее. В точном и серьезном разговоре с этим словом нельзя. Если душа существует, то она должна существовать слишком сильно, это мы и есть. Но мы же не литературная метафора.

Мы не наши гены. Еще никто не перепутал себя с близнецом.

Хотя возможна картина мира, где гены важнее, чем люди. Но нам сейчас неважно, кто важнее. Нам важно, кто мы.