Этика небытия. Жизнь без смысла: самая печальная философия

Третий вариант – попытка формулировать для себя некие относительные смыслы своей жизни. Для уменьшения страданий лучше всего было бы погрузиться в абсолютный смысл, но без религиозной веры это невозможно. А вера не может быть навязана себе или кому-либо искусственно. Но даже с относительными смыслами можно сплести узорчатую ткань своего бытия в этом мире. Да, всё призрачно и обречено на крах. Да, жизнь конечна. Да, мир несправедлив. Да, нет ни в чём опоры. Но мы – как субъекты переживаний и действий – сами станем формировать свои жизни, подобно художнику, приступающему к чистому холсту. Или скульптору, имеющему под руками некий материал (это более близкое сравнение – мы ведь уже находимся в случайно сложившихся условиях и обстоятельствах). На первый взгляд, это неплохая установка, хотя она здорово прихрамывает, но она, опять-таки, действует лишь до возникновения первых серьезных проблем. Ибо, если всё подвержено случаю и мы не свободны совершать экзистенциальные выборы, наше стремление воздействовать на ход событий это не более, чем самообман. В этом плане относительные смыслы оказываются ничем не лучше абсолютных. В итоге мы приходим к тому, что нельзя перехитрить существование. Нельзя избежать страданий. Никакие философии, никакие уловки, никакие психотехники, никакие установки не могут – увы! – избавить нас от тех или иных видов страданий. Пока мы живы – мы будем страдать каждый в свой час. Каждую секунду времени, которое вы потратили на чтение этой книги, в мире умирает по два человека. Часы идут, колёса стучат. И об этом не стоит забывать.

Мы всю жизнь, прямо или чаще опосредствованно, боимся смерти, небытия. Можно научиться не бояться и принять небытие. Никого и ничего не нужно бояться! Пусть всё идёт так, как должно не быть. Для этого, в первую очередь, следует стать предельно одиноким. Одиночество самодостаточно. В нём заключается смыслообразующий отказ и самый достойный путь к возвращению в никуда.

Философия это метафизическая интуиция, которая развивается путём постановки под вопрос самой себя. За пределами философии такая интуиция обычно отсутствует у взрослых, но встречается у детей (возможно, поэтому у детей слабо развит инстинкт самосохранения). Именно философы и дети могут ощущать несостоятельность жизни, как в частностях, так и в целом. Но философы, в отличие от детей, способны всё это сформулировать:

– с позиций онтологии: небытие есть, а бытия нет, ибо то, что непременно случится, уже произошло. Все уже до своего рождения мертвы.

– с позиций эстетики: если всё совсем запущено и человек дотянул до состояния старости, он начинает выглядеть и вести себя неэстетично.

– с позиций религии: «Наш благословенный Спаситель пожертвовал своей жизнью, и пролил свою кровь» (клирик Джон Донн «Биотанатос»). Данную сентенцию многие рассматривают как завуалированную апологию суицида.

– с позиций права: право на жизнь предполагает и право на смерть. Юридическая ответственность за убийство наступает с 14 лет. Следовательно, именно начиная с этого возраста человек несёт ответственность не только за чужую, но и за свою жизнь.

– с позиций этики: жить разумно и нравственно в наличной иллюзии мира немыслимо. Отсюда предельно честная формула античного стоицизма: достойно жить невозможно, достойно умереть легко.

Что даёт нам осознание того, что нас ведет пустота? Ну, а что оно может дать? И что нам может дать какая-либо другая идея? Жизнь будет продолжаться в любом случае, и она будет такая, какой ей случится быть – от нас здесь ничего не зависит. И мы будем такими, какие есть. И делать что-то будем (или не будем) в соответствии с особенностями наших индивидуальностей и случайных обстоятельств. Нам хочется получить ответ на вопрос, почему пустота внушает одни мысли какому-то злодею, а другие мысли – добропорядочному человеку? Вообще, почему один рожден быть негодяем и мерзавцем, а другой – добрым и отзывчивым? Ответа на этот вопрос нет. Но отсутствие ответа не убеждает нас автоматически в том, что мы не являемся марионетками чего-то такого, что не дано вместить нашему разуму. Мы называем это пустотой, Балсекар – сознанием, Шопенгауэр – волей. Нам больше по душе пустота, потому что мысль останавливается у какого-то предела – всё, дальше ничего нет. Нужно замолчать. Бездонное отсутствие. Ничто. К сожалению, никто не может объяснить, почему мы такие, почему мир такой, почему жизнь такая. Слово «случай» тоже ничего не решает в данном случае, но ведь каким-то словом нужно обозначить это?