Этикет темной комнаты

Я все время сижу, Калеб же то стоит рядом, то смотрит на меня, то приносит бульон, но его недостаточно для того, чтобы у меня пропало чувство голода.

Гадаю, а чем занимается в настоящий момент мама. Представляю ее за кафедрой на телевизионной пресс-конференции. Они с дедушкой, сидящим рядом с ней, требуют моего благополучного возвращения.

Но если это так, то почему еще не заключена взаимовыгодная сделка?

– Пока ничего? – Калеб вырывает меня из моих мыслей.

– Чего «ничего»?

– Ты ничего не вспомнил?

И грустно говорит:

– Действие лекарств скоро закончится.

– А сколько ты мне скормил?

– Я не о тех лекарствах.

– А о каких?

Вместо того, чтобы ответить, Калеб медленно отпивает кофе, и я проглатываю свое разочарование. Все это не имеет смысла. Если ему не нужен выкуп, то происходящее должно быть расплатой за что-то, но он не похож на человека, стремящегося отомстить. Он не дотрагивается до меня за исключением тех моментов, когда снимает и надевает оковы, и он внимателен ко мне, как медсестра или няня.

– Ну давай же, – говорит он. – Пей свой бульон.

И я вспоминаю одну сказку, в которой ведьма заставляет маленьких детей есть, чтобы потом полакомиться ими. Вот только в глазах Калеба нет злобного жадного блеска. Одно лишь спокойное терпение. Но почему это спокойствие так пугает меня?

Вдруг мне в голову приходит такая вот мысль: я догадываюсь, отчего все так. В кино похитители всегда находятся на пределе по одной простой причине – они боятся, что их поймают.

Мои руки продолжают жаждать телефона, пальцы рассеянно барабанят по чему придется. Я зависаю где-то между тревогой и голодом – с одной стороны и злой скукой – с другой, когда Калеб входит в комнату и протягивает мне тарелку с самым настоящим бутербродом.

Поддеваю уголок идеально квадратного куска белого хлеба, будто отштампованного на заводе, и вижу блестящий кругляш мяса.

– Колбаса и сыр, – объясняет он.

Я, скорчив гримасу, опускаю хлеб на место.

– Попробуй.

Откусываю кусок, и оказывается, что либо бутерброд куда вкуснее, чем кажется, либо я так изголодался, что мои вкусовые рецепторы притупились, потому что я приканчиваю бутерброд быстрее чем за пару минут.

– А можно еще один? – спрашиваю я, но тут мой взгляд останавливается на глазах совы, и мне становится стыдно, что я клянчу еду, подобно какому-нибудь Оливеру Твисту.

Калеб издает смешок и чешет щеку, щетина на которой начинает походить на бороду.

– Думаю, можно.

Через несколько минут мне приносят еще один бутерброд. Его я поглощаю куда медленнее, обращая внимание на странные запахи и качество его ингредиентов, но все же он гораздо лучше бульона.

– Хочешь в туалет? – спрашивает Калеб, как только я кончаю есть.

– Ага.

Он снимает цепи, и, встав, я обнаруживаю, что чувствую себя хорошо – и даже больше, чем хорошо. Теперь я не кто иной, как Оливер Твист из последней сцены книги – я полон энергии, поскольку меня накормили мясом, притом что всю свою жизнь я питался исключительно баландой.

Но я не показываю этого. Воспользовавшись туалетом, ковыляю обратно и валюсь на кровать.

– Я таааак устал. – Наверное, я сильно переигрываю, подобно детишкам из школьного театра. Притянув колени к груди, закрываю глаза и обмякаю на кровати, словно проваливаюсь в глубокий сон. Слышу, как закрывается дверь, и мое сердце начинает биться быстрее.

Калеб забыл надеть мне на ногу цепь.

Неподвижно лежу, свернувшись клубочком, до тех пор, пока не убеждаюсь, что он не вернется с минуты на минуту, после чего начинаю сползать с кровати. Если Калеб в какой-то другой комнате следит за мной с помощью камеры в глазах совы, то он прибежит сюда в мгновение ока.

Добираюсь до края матраса. И почти…

И тут громко взвизгивает одна из пружин.

Я, замерев, смотрю на дверь.

Но Калеб не появляется.

Медленно продолжаю сползать вниз до тех пор, пока обе мои ноги не касаются пола, а потом бегу прямо к окну, отодвигаю штору и оторопело моргаю: от шока все перед глазами расплывается.

Я вижу кривой, неровный квадрат, свидетельствующий о том, что некогда на этом месте было окно, но потом его заделали.

Касаюсь его, чтобы удостовериться в этом. Твердая, холодная стена. И у меня снова начинает кружиться голова.

Смотрю на совиные глаза.

Калеб так и не появился. Может, у него нет доступа к записям. Может, только Эван и Блэр просматривают их, но они, скорее всего, сейчас в школе и понятия не имеют, что я тут вытворяю. Или, может…

Может, лучше не задаваться этим вопросом.

Добираюсь до двери и верчу ручку. Заперто. Калеб отпирает дверь ключом, чтобы выйти из комнаты, а уходя, захлопывает ее, так что она, должно быть, запирается автоматически.

Передвигаясь на цыпочках, изучаю комнату.

Санузел: здесь нет ничего острого или тяжелого.

Под кроватью: паутина и пыль.

Книжные полки: просто старые игрушки.

Кресло Калеба: слишком громоздкое, чтобы его можно было использовать как оружие.

Во всей комнате нет ничего полезного. Может, только за исключением лампы.

* * *