Этикет темной комнаты

– Да, сэр. – Крошу крекеры себе в миску, и руки у меня дрожат, но думаю, на этот раз не от страха. А от возбуждения. Как только он завтра уйдет, я выберусь отсюда.

– Ты сегодня какой-то тихий.

Я вылезу из того окна, и найду телефон, и вернусь домой. Надену свою одежду, и буду пить кофе, и гулять, и дышать свежим воздухом. И расскажу обо всем полицейским. Интересно, что станет с Калебом, когда я сделаю это. Думаю, его арестуют. То есть, конечно же, арестуют.

Во мне нарастают самые разные эмоции, а потом они преобразуются в гнев.

Вот чего он заслуживает.

– Дэниэл, ты не слушаешь меня.

– Прости… наверное, я просто устал.

– Ну, я тоже, – вздыхает он. – Я чертовски вымотался и подумываю о том, чтобы взять завтра выходной.

Я напрягаюсь. Нет, он не может поступить так. Он не может…

– Но у меня не получится.

– Какая жалость, – заставляю себя сказать это, а затем начинаю сосредоточенно есть чили. Не знаю, долго ли мне придется завтра бежать, так что нужно накопить как можно больше энергии. Откусываю большой кусок хлеба и ем бобы.

– Притормози, сын, – фыркает Калеб – Нельзя… – Он замолкает, потому что из кухни доносится стук. – Быстро! Иди к себе в комнату.

Делаю, как он велит, а в желудке у меня возникает какое-то очень неприятное чувство, потому что я прекрасно знаю, что это за шум.

Я нарезаю круги по комнате, когда Калеб открывает дверь и предельно серьезно говорит:

– Дэниэл?

– Да, сэр.

– Иди сюда.

Изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованным, а не испуганным, шагаю за ним в кухню. Одна из досок, которую я с таким трудом оторвал, висит на гвоздях, открывая травящую душу часть окна. Калеб показывает на него, словно мне необходимо своими глазами увидеть, в чем заключается проблема.

– Это ты сделал?

– Нет.

Он делает два шага ко мне, и я инстинктивно отшатываюсь.

– Скажи правду.

– Я и говорю. Я этого не делал. – Он кивает, медленно, а потом снова поворачивается к стене и проводит ладонью по дыркам от гвоздей. – Эта старая стена могла расшататься… – Он снова смотрит на меня и делает еще несколько выверенных шагов ко мне. – Но, думаю, это твоя работа. – Я мотаю головой, и он впивается пальцами мне в плечо. – Не ври мне.

Я не знаю, что делать. Если он не сомневается, что это моих рук дело, то, может, сказав правду, я стану пользоваться у него большим доверием.

– Прости… Просто мне было любопытно.

– Любопытно, – повторяет он за мной, и я внимательно слежу за его лицом, но думаю при этом: я не умею читать по нему столь же хорошо, как умеет он.

Тридцать пять

Загорается верхний свет, и я моргаю. Калеб стоит, опираясь на стену, у него мрачное выражение лица. Он напоминает мне директора Гардинера, вот только того я никогда не боялся. Вся его суровость казалась напускной, сейчас же все по-настоящему.

– После того, что ты натворил, мне следовало бы оставить тебя здесь, – говорит Калеб.

Я, отвернувшись от него, тереблю отрывающийся кусочек лоскутного одеяла.

– Но, честно говоря, я тебя понимаю.

Я поднимаю голову:

– Правда?

– Я был таким же мальчишкой, как и ты. И это вполне естественно, что тебе хотелось посмотреть в окно.

Да, вполне естественно. Я быстро киваю, но пугаюсь, что переигрываю, и оставляю это дело.

– Эти мысли мучили меня всю ночь. Я оставил это окно, ну, по сентиментальным соображениям. Занавески для него сшила моя мать, и она… Но я совершил ошибку. Ты легко отодрал доски, и подумай теперь, как легко было бы кому-то из них залезть в дом. – Он искренне обеспокоен этим. – Моя обязанность – обеспечить тебе безопасность, а я оплошал. Опять. Прости меня, Дэниэл.

– Все… о’кей.

Его лицо выражает теперь облегчение. Он двумя большими шагами пересекает комнату и обнимает меня.

– Ну ладно, – говорит он минуту спустя. – Мне нужно на работу.

И он уходит, оставив дверь в мою комнату открытой.

Какое-то время я сижу неподвижно. Не может такого быть, чтобы он не запер сейфовую дверь.

Но в конце концов моя непоседливость одерживает верх, я иду в гостиную и резко останавливаюсь.

Сейфовая дверь открыта.

Бегу в кухню, отодвигаю занавески – и вижу, что окна за ними нет. Вместо него гладкая стена, и сильно пахнет свежей штукатуркой.

Я долго смотрю туда, где должно было быть окно. Разочарование застилает мне глаза подобно повязке, и я вообще ничего не вижу.

Это ощущение не проходит несколько дней.

Оно здесь, когда Калеб на работе. Когда Калеб дома. Когда я заперт в своей комнате ночью.

Но потом бинт начинает постепенно разматываться, я снова обретаю ясность зрения и продолжаю строить новые планы. Я не могу проходить сквозь запертые двери, не могу проходить сквозь стены, поэтому мне придется драться. Чтобы у меня появился шанс на победу, я должен стать сильнее.

Опускаюсь на пол и начинаю отжиматься. «Давай, Сайе, ты добьешься своего».

Вниз-вверх, раз.

Вниз-вверх, два.

Мои руки уже дрожат, на верхней губе выступает пот. В голове звучит голос высмеивающего меня учителя физкультуры: «Ты что, девица?»

Гоню этот голос прочь и продолжаю отжиматься.

Вниз-вверх, три.

Вниз-вверх, четыре.