Этикет темной комнаты

Она молится:

– Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь.

– Пенни, а Бог он кто? Отец?

– И Сын, и Святой Дух.

– Не понимаю.

Она закрывает на мгновение глаза, словно желает сосредоточиться, а потом смотрит на меня.

– Главное, нужно понять, что Бог есть любовь в самых разных ее проявлениях. А любовь – сила, которую никто не может одолеть.

Мое сердце будто увеличивается в размерах, и я представляю любовь такую большую, что она заполняет и меня, и Пенни, и вообще все.

– Пенни, кого ты любишь?

– Многих. Маму… брата…

– А папу?

– Да. Очень люблю.

– С его стороны было несправедливо умереть. Несправедливо, когда случаются такие страшные вещи.

– Плохое случается со всеми, но знаешь, что я думаю?

– Что?

– Плохое может изменить тебя, изменить в любую сторону, оно может обозлить и ввергнуть в уныние, но может также сделать тебя лучше.

– А как мы узнаем, что из этого с нами произойдет?

Она снова сосредоточивается, ее похожие на подсолнухи глаза почти закрываются.

– Я думаю, у нас есть выбор.

Вымыв вместе с папой посуду, я нахожу Пенни сидящей на моей кровати, в руке у нее рисунок, на котором изображен Николай.

– Пенни?

Она не шевелится и даже не моргает.

– С тобой все хорошо?

Она не отвечает, но с ней явно что-то не так, я знаю это.

И я знаю, что мне надо сделать.

На подгибающихся ногах иду в комнату, где папа слушает телевизор.

Сажусь на диван рядом с ним и прижимаюсь головой к его руке.

– Папа, можно попросить тебя кое о чем? Это действительно важно.

– Действительно важно? – с улыбкой переспрашивает он. – И что же это такое?

– Ты можешь отпустить Пенни?

Он приподнимает меня за плечи и смотрит в глаза.

– Что она натворила?

– Н-ничего. Просто мне кажется, ей лучше вернуться домой.

– Она тебе больше не нужна? Ты это хочешь сказать?

– Нет. – Это абсолютно не так. Я даже представить не могу, как мне будет одиноко без нее. – Просто она скучает по своей семье.

– Дэниэл, теперь ее семья – это мы.

– Но ты сказал, когда время пойдет назад, ее здесь не будет.

– Я понимаю, что это сбивает тебя с толку, сын. – Он вздыхает. – Иди-ка лучше спать.

Я тоже вздыхаю и говорю:

– О’кей, – и плетусь в свою комнату, где Пенни по-прежнему сидит с портретом Николая в руках.

Я принимаю душ и надеваю пижаму, а когда выхожу из ванной, Пенни уже нет. Иду в гостиную пожелать ей спокойной ночи, но ее нет и там. Папа раскладывает доску для шашек.

– Давай сыграем парочку партий перед сном, – предлагает он.

Я сажусь напротив него, он передает мне белые шашки.

– Папа?

– Да, сын?

– Ты передумал?

– Ты о чем?

– Ты отпустил ее?

Он фыркает:

– Конечно, нет. Она внизу.

– Что?.. Почему?

– А разве это твое дело?

– Мое, если в этом виноват я.

Его взгляд стремительно обращается на меня, и я быстро отвожу глаза.

– Она не должна рассказывать тебе о тех людях. Если она сделает это еще раз, скажи мне. Понял?

Вместо того чтобы ответить, я твердым движением припечатываю белую шашку к доске.

– Дэниэл.

– Я понял.

Когда Пенни наконец оказывается наверху, у нее какой-то странный, невидящий взгляд, и я думаю, а не так ли выгляжу и я, когда возвращаюсь из подвала. Нам разрешено играть в моей комнате, но Пенни молчит, и вид у нее отсутствующий, а через какое-то время она засыпает.

Беру с полки книгу, забираюсь в постель и стараюсь переворачивать страницы как можно тише, чтобы не потревожить ее. Я читаю, но все больше смотрю на нее. На то, как открываются и закрываются ее потрескавшиеся губы, словно она разговаривает во сне. На то, как дрожат на фоне щек ее длинные ресницы – словно испуганные бабочки.

Наконец она просыпается и, моргая, смотрит на меня. Глаза у нее красивые, но пустые.

– Пенни… – Беру ее руку и провожу большим пальцем по сухой ладони. – Я буду скучать по тебе.

Ее ресницы опять трепещут, а глаза будто сверкают.

– Скучать по мне?

– Да. Когда ты уйдешь домой.

– Я не уйду домой. Он сказал…

– Я знаю, что он сказал, – шепотом говорю я и бросаю нервный взгляд в коридор. – Это будет наша с тобой тайна… но я собираюсь помочь тебе.

Пятьдесят три

Пенни делает глубокий вдох, а потом складывает ладони вместе перед своим лицом, будто молится.

Прошло уже немало времени с тех пор, как я пообещал помочь ей, и, когда мы остаемся одни, мы обдумываем наш план. Пенни считает, что нужно найти то самое средство, с помощью которого папа вырубил ее; наркотик должен быть где-то в доме, но я не верю, что он вообще существует. Такими вещами занимаются плохие ученые, а не мой папа.

Я сказал Пенни, что отвлеку его, а она тем временем выскользнет из дома, но она утверждает, что так ничего не получится. В этом случае нам понадобятся ключи, и, даже если мы каким-то чудом заполучим их, папа быстро обнаружит, что ее нет в доме.

– Кроме того, – говорит Пенни. – Мы должны бежать вместе.

– Мы что-нибудь придумаем, – обнадеживаю ее я, и она опять глубоко вздыхает.

– Ты когда-нибудь видел у него телефон? – Она задает мне этот вопрос не в первый раз.

– Вроде нет.

– Если бы мы смогли раздобыть нашу обувь, бежать было бы легче.

– Может, тут земля ровная.

– А может, здесь полно камней. Ты уверен, что совершенно не представляешь, где мы находимся?