Этикет темной комнаты

– Э, синий. А может, серебряный. – Но смотрит он на меня так, будто я самый странный тип из всех, что он когда-либо встречал, и потому я снова меняю тему.

– Я… мне нравится твоя одежда. Это театральный костюм?

– Ты имеешь в виду медицинскую форму? – Я киваю, и он отвечает: – Я прохожу практику в местной больнице – бываю там несколько дней в неделю.

– И тебя это не достает?

– Что?

– Что тебя окружают больные люди.

– Нет, я хочу быть доктором, так что этого не избежать.

– Правда? Здорово.

Эван сухо кивает, думает, наверное, что я иронизирую, или же, вполне возможно, он все еще ненавидит меня. Он поступил как добрый самаритянин, помог мне, а теперь ему хочется, чтобы я заткнулся.

Но он спрашивает:

– Ну… а ты? – Такое впечатление, что он хочет поддержать вежливую беседу. – Чем ты собираешься заняться?

– Я? – Вопрос застает меня врасплох. – Я… я не знаю. До этого еще так далеко. Ведь мне всего… – Нет мне, конечно, не десять лет. – То есть кажется, что далеко.

– А что ты любишь делать?

Я люблю рисовать – такая мысль приходит мне в голову первой. Но это не обо мне, а о Дэниэле. Вот только мне тоже нравится рисовать, так что, может, все-таки обо мне. Или же о нас обоих. Я раскидываю мозгами – так что же сказал бы Сайе?

– Я словно на консультации у школьного психолога, – пытаюсь пошутить я.

– Тебе нужен психолог? – спрашивает Эван, и я не могу понять, серьезно он это или нет.

– Я… Думаю, мне нравятся языки.

– Да?

Похоже, ему стало интересно, и это вдохновляет меня на то, чтобы пуститься в рассуждения:

– Ага, это как код. И если он тебе известен, значит, ты способен понять кого угодно, а это, как мне кажется, подобно знанию законов Вселенной.

– Я чувствую то же самое по отношению к биологии. Типа если я пойму тело, то смогу решить любую проблему. – Эван улыбается, и это та самая простодушная улыбка, с какой он сто лет тому назад показывал мне свою «Операцию». – А ты говоришь на каком-нибудь иностранном языке?

– Я свободно владею испанским и французским. А в португальском и итальянском нет ничего сложного, если ты знаешь первые два. Еще я занимался латынью. Плюс к этому немного понимаю множество других языков. – И я начинаю сыпать французскими, исландскими и греческими фразами и улыбаюсь изумленному выражению лица Эвана.

Это странно, но впервые с моего возвращения мне становится почти что… комфортно.

Я все еще улыбаюсь, когда замечаю краем глаза дым, идущий из-под капота.

– Что это?

Эван включает аварийку.

– Все хорошо.

Но мне вовсе не кажется, что все хорошо. Мне кажется, что пикап сейчас взорвется.

Эван едва успевает съехать на обочину, как двигатель глохнет. Эван выходит из машины и стучит по капоту рукой в перчатке.

Вылезаю из машины вслед за ним, засовываю замерзшие пальцы в карманы.

– Нужно позвонить кому-нибудь?

– Нет, просто он перегрелся.

– А разве машина может перегреться зимой?

– Боюсь, что да. – Он поднимает на меня глаза. – Иди и жди меня внутри. На тебе даже куртки нет.

Замечаю, что Эван, не в пример мне, одет по погоде – на нем черная вязаная шапка, черные перчатки и серое шерстяное пальто поверх медицинского костюма. Залезаю в пикап и смотрю, как он несет от кузова к капоту что-то вроде пластиковой банки.

Осматриваюсь – по-прежнему ни следа тех мужчин.

Пару минут спустя Эван садится на водительское сиденье и поворачивает ключ зажигания. К счастью, мотор оживает, Эван выезжает на дорогу, но мы не возвращаемся к нашему разговору. Между нами снова повисает напряженное молчание.

Украдкой смотрю на Эвана…

И понимаю теперь.

Ему неудобно. Это написано на его лице, и я чувствую острый укол вины. Гаррет, Брэкстон и я насмехались над его неспособностью купить хорошую машину. В его день рождения. И как только мы могли?

Мне хочется попросить у Эвана прощения, но, когда я попытался сделать это в прошлый раз, ничего хорошего из этого не вышло.

Довольно скоро мы доезжаем до кованых железных ворот владений Уэйтов. Охранник открывает их, и Эван едет по извилистой дороге к моему дому. Когда он останавливается перед входом в него, я открываю было рот, чтобы поблагодарить его, что он подвез меня, но неожиданно для себя говорю:

– Хочешь зайти?

В большой комнате Эван снимает с головы вязаную шапку. Волосы у него такие короткие, что через них просвечивает кожа головы.

– Невероятное место. – Глаза Эвана повсюду – он изучает резьбу над дверью, лепнину на потолке. – Мне кажется, весь мой дом уместится в этой комнате.

Не знаю, как отнестись к такой вот похвале. Я даже не чувствую этот дом своим.

– Если хочешь, я покажу тебе его.

Подобные экскурсии всегда водила мама. Когда к нам приходили ее подруги или коллеги, она жестами обращала их внимание на картины и скульптуры. Некоторые произведения они узнавали, другие, принадлежащие подающими надежды художникам, видели впервые. Мама рассказывала им, где купила плитку – в Тоскане. Стропила – из старой церкви в Англии. А вот эта лампа приобретена на аукционе «Сотбис».

Я неожиданно смущаюсь, потому что мне не хочется хвастаться.

– Но это совсем не обязательно.