Читаем Этимологии. Книги I–III: Семь свободных искусств полностью

Касательно обвинения в плагиате, надо сказать, что Исидор далеко не всегда дословно заимствует, а когда заимствует, делает это не слепо, а по определенным методическим соображениям, таким образом, чтобы в результате получилось не «лоскутное одеяло», а целостное мировоззрение от наивысших начал (Бога) и до бытовых мелочей, которым посвящены последняя книга «Этимологий». Наш автор действует вполне в духе философии людей как античности, которые просто не замечали времени, так и средневековья, для которых время было только церковным, библейским. В античности время мыслилось как царство разрушения и упадка, а никак не прогресса, в том числе и прогресса научного знания. «Молодеем мы что ли со временем?» — риторически спрашивал Аристотель в IV книге «Физики», посвященной времени, и делал вывод: «Время само по себе — скорее причина уничтожения». Поэтому знание, тем более философское знание о сущем, есть знание вечное и знание вечного. Тот же философ писал, что о сущем говорится в разных значениях, и в первую очередь, это сущее в смысле привходящего, вечно текущего и меняющегося бытия, и сущее, само по себе, которое обозначается через формы категориального высказывания, то есть в словах и мыслях. Но о привходящем никакой науки не может быть![676] Следовательно, предметами наук являются вечные и неизменные сущности, которые фиксируются в мыслях (идеях) и словах, поскольку самое главное, что можно сделать с сущностью, — это определить ее[677]. Но ко временам поздней античности науки уже существовали, причем довольно дотошные, то есть, как полагали, с известной степенью подробности все было изучено и описано. Отсюда и возникали те странные, но обычные для того времени разновидности астрономии или географии, когда новые светила или страны разыскивались не на небе или на земле, а в старых книгах. Для Исидора, как и для всех христиан, время существует только как церковное время, задаваемое главными библейскими событиями: творением, пришествием Сына Божия и Страшным судом, со множеством промежуточных событий, взятых из того же источника. Христиане средневековья, равно как и ученые наших дней, всегда стремились, по мере сил, смотреть на мир как бы глазами Бога, извне его, упаковывая привходящие события в формы вечных законов и сущностей. Конечно, наш автор понимает, что что-то меняется, но все это для него как бы незначительно и вненаучно. Например, факт гибели Римской империи просто прошел мимо его внимания: да, есть некоторые смуты и временные трудности, но когда их не было! Как и всякий философ или ученый своей эпохи, он обращает внимание на вечное, а не на временное. Отсюда глубокое и обоснованное уважение к старым рукописям.

Для формы, то есть метода сочинений Исидора, характерны два принципа: принцип дефиниции (этимологии) и принцип классификации.

1. Принцип дефиниции (этимологии). Все произведение не зря называется «Этимологиями». Повторимся: Исидор был вполне нормальным мыслителем своего времени, то есть стремился не столько проникнуть в тайны реального изменчивого мира, сколько конструировал свое умопостигаемое представление о мире словесными средствами. Он разбирает не реальные начала вещей, а идеальные начала понятий. Там, где реальность и понятие адекватны, он передает это; там же, где между реальностью и понятием возникает противоречие, предпочтение безоговорочно отдается слову. Таковы были и новые христианские веяния, которые представляли зримый человеку мир лишь мигом в более высокой божественной идеальной реальности. Например, Исидор не различает букв и звуков, ими обозначаемых, — он говорит «буква» в обоих случаях, почти не различает имен существительных и предметов, ими обозначаемых, не отличает глаголы от самих действий, ими выражаемых[678]. Справедливости ради надо сказать, что попытка серьезно посомневаться в том, таковы ли вещи, как мы о них говорим, в античности предпринималась. Это знаменитый платоновский «Кратил» (см. ниже). Потому античные и средневековые мыслители серьезно полагали, что все на свете таково и есть, как об этом говорится в человеческом языке, — у философов это называется принципом «тождества бытия и мышления», восходящим к тезису Парменида Элейского[679].

Для Исидора познать — отыскать присущее вещи наименование в бесконечном перечне вещей, так как слово воспринималось не как более или менее адекватное подобие вещи в человеческом мышлении, а как большая реальность, чем сама эта вещь, точнее, «текущая» вещь просто не считалась подлинной реальностью. При этом он считал, что научное знание не прогрессирует, а деградирует, что связано с путаницей, вносимой в значения различных научных терминов эпигонами. Поэтому значения понятий надо прояснять и очищать от позднейших напластований. В соответствии с этим методологическим основанием он и приступает к исследованию.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История бриттов
История бриттов

Гальфрид Монмутский представил «Историю бриттов» как истинную историю Британии от заселения её Брутом, потомком троянского героя Энея, до смерти Кадваладра в VII веке. В частности, в этом труде содержатся рассказы о вторжении Цезаря, Леире и Кимбелине (пересказанные Шекспиром в «Короле Лире» и «Цимбелине»), и короле Артуре.Гальфрид утверждает, что их источником послужила «некая весьма древняя книга на языке бриттов», которую ему якобы вручил Уолтер Оксфордский, однако в самом существовании этой книги большинство учёных сомневаются. В «Истории…» почти не содержится собственно исторических сведений, и уже в 1190 году Уильям Ньюбургский писал: «Совершенно ясно, что все, написанное этим человеком об Артуре и его наследниках, да и его предшественниках от Вортигерна, было придумано отчасти им самим, отчасти другими – либо из неуёмной любви ко лжи, либо чтобы потешить бриттов».Тем не менее, созданные им заново образы Мерлина и Артура оказали огромное воздействие на распространение этих персонажей в валлийской и общеевропейской традиции. Можно считать, что именно с него начинается артуровский канон.

Гальфрид Монмутский

История / Европейская старинная литература / Древние книги