Читатель простит мне, надеюсь, эту длинную цитату из исследования, мало известного широкой публике. В наблюдениях и выводах Юрия Михайловича проявился его незаурядный дар типологического обобщения, позволивший уловить в образе Евгения Онегина потенцию «разбойника-антихриста». По каким-то причинам (возможно, цензурного характера) Лотман смог лишь намекнуть на это в своем «Комментарии», который издавался как «пособие для учителя» и, конечно, не должен был столь радикально противоречить советской школьной программе. Он называет начало изъятой главы до прибытия Онегина в Крым «заповедником» будущих замыслов, перечисляя еще формировавшиеся в сознании Пушкина произведения: «Дубровский», «Песни о Стеньке Разине», «Русский Пелам», «Тазит», «Капитанская дочка»… Представляется вероятным, что генезис этих творений связан с первоначальным замыслом самого романа в стихах.
Не только судьба великомученицы Татьяны Римской вспоминалась Пушкину во время сочинения романа, но и трагическая участь другой известной жертвы эпохи Древнего Рима – Лукреции, жены полководца Коллатина.
Всем известно
Чаще всего обсуждается
«…происхождение замысла этой „повести“, а тем самым и внутренний ее смысл остаются несколько загадочными. Неясен логический ход, приведший Пушкина именно в это время к работе над такой поэмой. Известно, что „Граф Нулин“ написан в два утра – 13 и 14 декабря 1825 г., в Михайловском. Незадолго до этого, в ноябре 1825 г., Пушкин закончил своего „Бориса Годунова“, а кроме того продолжал работу над четвертой и пятой главами „Евгения Онегина“ („Деревня“ и „Именины“). Несомненно, что между этими работами и замыслом „Графа Нулина“ должна быть та или иная логическая связь. Если психология творчества – область темная и вряд ли полезная для литературоведения, то логика творчества, устанавливающая реальную связь, реальное движение от одного замысла к другому, – проблема, совершенно необходимая для понимания как процесса эволюции, так и внутреннего смысла самих произведений.
„Граф Нулин“ вовсе не принадлежит к числу таких пустячков, которые можно считать случайными эпизодами. Рукопись этой „повести“ показывает, что над ее текстом была произведена обычная для Пушкина тщательная работа. ‹…›
Наконец, в позднейшей заметке о „Графе Нулине“ и в ответе критикам Пушкин говорит о своей повести с полной серьезностью, как о вещи, написанной вовсе не мимоходом. А если так, то какая-то логическая связь между „Графом Нулиным“ и „Борисом Годуновым“, с одной стороны, и между „Графом Нулиным“ и „Евгением Онегиным“, с другой – могла быть и была».