Этюды об Эйзенштейне и Пушкине

• в «Пленнике» – «Кавказ подъемлет вой» при походе Ермолова, а герой-генерал Котляревский оказывается «бичом Кавказа», чей «ход, как черная зараза, / Губил, ничтожил племена»;

• в «Цыганах» – преступление Алеко свершилось в стране, «где долго, долго брани / Ужасный гул не умолкал»;

• в «Бахчисарайском фонтане» – «В забвеньи дремлющий дворец» в Крыму, где «Кругом все тихо, все уныло», свидетельствует о последствиях екатерининских войн;

• в «Полтаве» – хотя «исчез кровавый след / Усилий, бедствий и побед», но имена участников исторической трагедии – «сильных, гордых сих мужей» – доносят до нас лишь могилы, руины, анафемы и песни кобзарей.

Сквозь лаконичные «документальные» картины истории последних полутора веков (картины, превращающие сюжеты поэм в метафоры) взгляд поэта проникает в глубокую древность – не менее трагическую. «В дыму столетий» он различает не руссоистскую идиллию, а «Мстислава древний поединок, / Измены, гибель россиян / На лоне мстительных грузинок» («Кавказский пленник») или «Над рубежами древних станов / Телеги мирные цыганов» («Цыганы»)…

И вдруг трагический ретроспективный ландшафт сменяется мирным пейзажем, на фоне которого появляется Поэт в сопровождении Музы и Любви. Вынужденные скитания ссыльного Пушкина по Кавказу, Крыму, Бессарабии, Малороссии представлены тут как вольные странствия. Его пространство и его время противостоят «славным страницам» имперской истории. Так и во Вступлении к «Медному всаднику» он противопоставит воспаленно-воинственным мечтам Петра – вдохновенность поэтических белых ночей. И вряд ли случайно повторяется будущее время глаголов в заключительных стихах его эпилогов: «Подъедет путник без боязни», «Приду на склон приморских гор», «Вражду и плен старинный свой / Пусть волны финские забудут…»

Структурная закономерность эпилогов нашла в стихах Пушкина и прямое тематическое выражение. В финале «Бахчисарайского фонтана» он называет себя «Поклонник муз, поклонник мира». То, что это не случайная автохарактеристика, подтверждается и юношеским увлечением Пушкина идеями «вечного мира» аббата Сен-Пьера, и идеалом будущего братства народов (столь глубоко связанным с проблематикой его поэм) из наброска стихотворения о Мицкевиче:

…Нередко
Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся.
Мы жадно слушали поэта.

Лирический пейзаж Поэта в эпилогах поэм Пушкина – это как бы предвосхищение, перспектива, вероятность Идеального Будущего, откуда он может равно судить Алеко и Петра, Гирея и Ермолова, давнее прошлое и свою современность.

Впрочем, «игра со временем» характерна не только для поэм, но и для лирики Пушкина – от юношеских «Воспоминаний в Царском селе» до предсмертного «каменноостровского» цикла.

Так, в стихотворении «19 октября» («Роняет лес багряный свой убор…») лицейская годовщина становится поводом и для воспоминаний, и для предсказаний. Шедевр любовной лирики – «Я вас любил: любовь еще, быть может…» – начинается аккордом прошлого и настоящего, а завершается пожеланием на будущее («Как дай вам Бог любимой быть другим»). Великое стихотворение «Сосны» («Вновь я посетил…») соединяет «репортаж» из настоящего времени с личными воспоминаниями о михайловской ссылке десятилетней давности и с историческими мотивами ганнибаловской старины, в финале же поэт через «младую рощу» прозревает будущее, создавая временной парадокс: Пушкин – правнук петровского Арапа – смотрит на себя глазами собственного, еще не родившегося внука.

Итоговое произведение всей пушкинской лирики – его «Памятник» – почти целиком является пророческим предсказанием, и это осознанное предвидение посмертной судьбы Поэта определяет последнюю (неканоническую для жанра) строфу: будущее как бы обосновывает для его Музы нравственный закон поведения в настоящем – в свою очередь условие и залог того, что пророчество осуществится.

Но Пушкин не ограничивает «игру со временем» единством прошлого, настоящего и будущего – он, как правило, вводит в финалы еще два «измерения».

Автор прямо обращается в концовках к героям своих произведений и к их прообразам, соединяя воображаемый мир сюжета с реальностью. В эпилоге «Кавказского пленника»: «Кавказа гордые сыны, / Сражались, гибли вы ужасно…» В «Цыганах»: «Но счастья нет и между вами, / Природы бедные сыны!» В «Полтаве»: «Лишь ты воздвиг, герой Полтавы, / Огромный памятник себе…» В «Медном всаднике»: «Люблю тебя, Петра творенье…» Так же и в «Евгении Онегине» Пушкин «вдруг» прощается со своими героями (в конце восьмой главы) и со своим прежним образом мыслей, прежним образом жизни, со своей молодостью (в «Отрывках из путешествия Онегина»).

Вместе с тем поэт всегда находит возможность столь же прямо или более косвенно обратиться к своему Читателю, включая и его (а также и время чтения) в финал сочинения.