Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

В 1995 году, по свежим следам уже начавшейся чеченской войны, я анализировал причины того, что в одной стране, Российской Федерации, при одном президенте, Борисе Ельцине, проявились столь разные решения проблемы взаимоотношений федеральной власти с республиканским и этническим сепаратизмом[504]. С Татарстаном удалось заключить договор, который с большим основанием можно назвать мирным, в сравнении с тем, чем обернулись взаимоотношения с Чеченской Республикой. Тогда объяснения этих различий я связывал прежде всего с личностями лидеров республик, опытного политика Минтимера Шаймиева и политика-новичка Джохара Дудаева, попавшего во власть на волне революционной ситуации[505]. Важную роль играли и заметные социальные различия между двумя обществами: а) татарстанским урбанизированным, двухнациональным татарско-русским, давно интегрированным в Россию и б) чеченским — преимущественно аграрным, моноэтническим и менее других интегрированным в Россию. К началу 1990‐х годов почти половина опрошенных россиян (47 %) выражала негативное отношение к чеченцам, тогда как татары вместе с украинцами воспринимались как общности наиболее близкие в культурном отношении к этническому большинству, а негативные оценки к ним выражали менее 7 % россиян[506]. Но был и еще один фактор: Татарстанскому договору повезло с историческим временем — Договор успели подписать до тех радикальных политических и общественных перемен, которые произошли в российском обществе к концу 1994 года.

11. «Обратная волна»: этнополитические факторы реверсивных процессов в российском обществе (1994–1996)

Критические настроения по отношению к КПСС, социализму и советской политической системе недолго удерживались в России в качестве доминирующей тенденции. Уже в 1993 году стали проявляться признаки психологической реабилитации советской системы и более половины россиян полагало, что советская система была «не так уж плоха — плохи были ее лидеры»[507]. К 1995 году моральную реабилитацию стали получать и коммунистические лидеры. В это время Сталин занял в социологических опросах третье место среди самых важных и авторитетных фигур российской истории[508].

Для националистов ярко выраженного имперского направления образ Сталина ассоциировался не столько с коммунизмом, сколько с империей, для них он был «новым собирателем империи, новым Петром Великим, новым супергосударственником, которому прощалось народом многое»[509]. Между тем в 1991 году демократическая мобилизация, направленная против союзной номенклатуры, на время пригасила имперские сантименты и помогла российскому обществу адаптироваться к распаду СССР, обусловив поначалу сравнительно спокойное его восприятие, которое сохранялось до начала 1993 года. Об этом свидетельствует опрос ВЦИОМ марта 1993 года (табл. 2).

Таблица 2. «Связана ли лично ваша сегодняшняя жизнь с другими республиками бывшего Союза?» (В % к количеству опрошенных по строке)[510]

Тогда всего около 16 % россиян заявляли, что их жизнь в значительной мере связана с другими республиками бывшего СССР, при этом у этнического большинства актуальные связи с другими республиками были ниже, чем у респондентов других национальностей, многие из которых, возможно, были выходцами из других республик бывшего Союза. Свыше 2/3 русских респондентов отмечали, что их повседневная жизнь практически не связана с другими республиками бывшего СССР, тогда как среди представителей других национальностей таких было меньше половины. Лишь 9,3 % русских и 12,9 % представителей других национальностей заявляли, что они ощущают «свою общность с людьми и историей этих республик»[511].

Со временем, уже к концу 1990‐х, восприятие целостности единой советской страны как значимой ценности стало возрастать, а распад единого государства — восприниматься куда более болезненно. Существенное влияние на это оказала массовая миграция населения из новых независимых государств. Ж. А. Зайончковская отмечает, что к 1997 году мигранты из стран СНГ и Балтии составили в России 1 миллион 114 тысяч человек, из них 70 % пришлось на долю этнических русских, прибывших в Россию преимущественно из зон конфликтов в Средней Азии и Южного Кавказа (ранее для характеристики этого региона использовался другой термин — Закавказье)[512]. Всего же с начала 1990‐х до второй декады 2000‐х годов Россия приняла на постоянное жительство более 9 миллионов человек — бывших граждан союзных республик СССР, из них 8,6 миллиона человек получили статус граждан Российской Федерации с 1993 по 2013 год[513].