Читаем Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии полностью

В категорию «свои» в 2000‐х годах были включены представители народов, негативное отношение к которым по шкале социальной дистанции демонстрировали менее 20 % опрошенных. С 2015 года эту категорию возглавил образ евреев. Не только социологические опросы, но и ряд других косвенных признаков[585] позволяют утверждать, что антисемитизм, который был опознавательным знаком российской национальной политики и в эпоху двухвековой «черты еврейской оседлости» в Российской империи, и во время сталинского правления, ныне заметно ослаб, а евреи на шкале культурной дистанции оказались ближе к русским, даже чем «братья-украинцы». Объясняются эти перемены, на наш взгляд, целым рядом факторов, из которых в данном случае, применительно к рассматриваемой теме, назовем лишь один, важнейший — модернизация сознания россиян. Следствием такой модернизации стало изменение оценок стереотипного образа еврея. Если раньше, в Российской империи и Советском Союзе, образ предприимчивого еврея, ориентированного на социальное продвижение, оценивался негативно, то ныне те же черты в сочетании с представлением об образованности вызывают у русских людей, преимущественно горожан, уважение и другие благожелательные чувства. Изменившиеся образ жизни и сознание россиян во многом объясняют лидирующие позиции на шкале недоброжелательства тех групп, чей образ жизни радикально отличается от современного, урбанизированного и воспринимается как воплощение архаики и стагнации.

В 2000‐х в группу «чужие», которую покинули чеченцы после 2015 года, вошли и устойчиво сохраняют там свои места стереотипные образы трех народов или регионально-культурных групп: цыгане, китайцы и африканцы (чернокожие). В это время выходцы из Африки перестали восприниматься только как студенты, как это было в советское время, значительная их часть в современной России — это нелегальные мигранты. Они прибывают с Россию, как правило, по учебной или туристической визе, а затем пропадают из поля зрения официального учета. Без визы и российских документов они живут зачастую в положении близком к рабскому, но это чаще всего вызывает у окружающих не столько сочувствие, сколько страх и неприязнь.

Большая часть цыганского населения сосредоточена в поселках, расположенных на периферии крупных агломераций. В этих поселениях консервируется традиционный, замкнутый по отношению к внешней социальной среде образ жизни и преобладает незанятое или малоквалифицированное население. К такой социальной группе легко «прилипают» мифы, например миф о чуть ли не тотальной вовлеченности ее членов в преступную деятельность. Информационные манипуляции, даже если бы они проводились с благими целями осветления образа «чужого» и развития толерантности у окружающих групп, не способны радикально изменить положение таких диаспоральных меньшинств.

О противоречивом образе китайцев в российском общественном мнении мы еще выскажемся ниже.

Брат мой — враг… не мне, а государству

Данные таблицы 6 показывают, что в 2010–2018 годах желание принять инородца в семью демонстрировали не многие опрошенные россияне (более 80 % из них составляли этнические русские). При этом слабая предрасположенность к межэтническим бракам (1–5 %) не варьировалась по отношению к цыганам, чеченцам или китайцам. По труднообъяснимым причинам благожелательность к таким бракам чуть возросла в 2020 году, особенно по отношению к китайцам, хотя различия в 1–2 % между данными 2018 и 2020 годов можно списать на технические погрешности подсчета результатов опроса. Заметно отличается от всех отношение русских к межэтническим бракам только с представителями двух национальностей. Прежде всего — с украинцами: готовность принять их в русскую семью не опускалась ниже 5 % в 2010‐м, а в 2018 году, несмотря на последствия крымских событий, эта готовность даже возросла до 6 %, достигнув в 2020‐м максимума — 11 %.


Таблица 6. Наивысшая психологическая готовность к этнической толерантности (по опросам 2010–2020 гг.)[586]


В 2018 году по благожелательности приема инородца в русские семьи украинцев догнали евреи, а в 2020‐м даже и обогнали их в рейтинге предпочтительных межэтнических браков. Эти результаты хорошо сопрягаются с данными переписей населения (последней советской 1989 года и российской 2010 года). Обе они показывают, что русско-украинские браки составляют громадное большинство смешанных браков в России, а следом за ними идут русско-еврейские браки; на третьем месте русско-татарские браки, опережающие русско-белорусские[587].

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Чего хотят женщины? (сборник)
Чего хотят женщины? (сборник)

Авторы этой книги – одни из самых известных женщин двадцатого столетия. Клара Цеткин – немецкий политик, деятельница международного коммунистического движения, активистка борьбы за права женщин. К. Цеткин является автором идеи Международного женского дня – 8 Марта. Александра Коллонтай – русская революционерка, государственный деятель и дипломат, чрезвычайный и полномочный посол СССР в Швеции.К. Цеткин и А. Коллонтай написали множество работ, посвященных положению женщины в обществе. Обе они сходились в том, что женщина должна быть раскрепощена, освобождена от общественного и мужского рабства, – в то же время они по-разному представляли пути этого раскрепощения. К. Цеткин главный упор делала на социальные способы, А. Коллонтай, ни в коем случае не отрицая их, главенствующую роль отводила женской эмансипации. Александра Коллонтай создала концепцию «новой женщины», самостоятельной личности, отказывающейся от фетиша «двойной морали» в любовных отношениях и не скрывающей своей сексуальности.В книге, представленной вашему вниманию, приводятся лучшие произведения К. Цеткин и А. Коллонтай, которые должны ответить на самый трудный вопрос: чего хотят женщины?

Александра Михайловна Коллонтай , Клара Цеткин

Обществознание, социология