Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

Эта дефиниция отражает наиболее распространенный среди социологов подход к изучению ксенофобии. На наш взгляд, в нем есть существенный недостаток: приведенное определение не учитывает происхождение и реальную специфику такого явления, как фобии. Этот термин пришел в социологию из психиатрии, в которой фобии рассматриваются как психические патологии, иррациональные и навязчивые страхи[580]. Даже при расширительной трактовке фобий в таких терминах, как «этнофобия», «мигрантофобия» и «ксенофобия», не рассматриваемых в научной традиции в качестве психических отклонений от нормы, все же сохраняются представления об этих явлениях как основанных на предрассудках (дорассудочных суждениях) и содержащих иррациональные компоненты — стереотипы индивидуального и массового сознания. И, на наш взгляд, полезно как в академических, так и в практических целях выделять степень иррациональности в происхождении и в конкретных проявлениях ксенофобии, отделяя такой негативизм от вполне рационального, не связанного с предубеждениями и фобиями неприятия, например, таких универсально неприемлемых явлений, как преступность, расизм, фашизм и др. К сожалению, имеющиеся в распоряжении социологов инструменты позволяют выделять лишь само наличие негативных установок (не толерантности), не измеряя в них меры иррациональности, т. е. собственно фобий.

Этнические стереотипы россиян и социальная дистанция между ними в 1990‐х годах

Ксенофобия переводится с греческого как «страх к чужим». Как мы уже отмечали, фобии связаны с иррациональным слабо объяснимым дорассудочным страхом к другим. Однако в социальной жизни у необъяснимых массовых страхов (а чаще всего лишь неприязни) есть вполне понятные социальные и политические предпосылки, и в этом смысле сама по себе динамика этнически негативных настроений является индикатором важных стадиальных сдвигов в обществе. Горизонтальные оппозиции «свои» — «другие» — «чужие» — «враги» наиболее заметно проявлялись в канун и после распада империй, когда ломается присущая имперским режимам вертикально-иерархическая оппозиция верхов и низов. Так было после распада Британской, Французской или Османской империй, равно как и Советского Союза. В последнем случае инерция распада перекинулась уже на новые независимые государства, выделившиеся из империй, в том числе и на Россию.

В 1990‐х годах для определения того, какие этнические общности (точнее, стереотипные представления о них) рассматривались россиянами как «свои», «другие» или «чужие», нами использовался анализ ответов на вопрос социологического мониторинга ВЦИОМ (1990–1997): «Как вы в целом относитесь к людям следующих национальностей…?» Сумма ответов «с неприязнью, раздражением» и «со страхом, недоверием» позволяла определить иерархию негативных оценок россиян в отношении представителей разных национальностей[581].

По материалам исследований в 1990‐х годах мы выделили три группы национальностей по уровню негативного отношения к ним россиян.

«Чужие». Эту группу составили народы, по отношению к которым доля негативных оценок в 1990‐х годах не опускалась ниже 20 % от числа опрошенных. Крайний негативизм за все эти годы проявляется лишь к чеченцам и цыганам — это единственные группы, негативное отношение к которым демонстрировали более половины респондентов. При этом не нужно гадать о причинах того, почему в этот период наибольшая доля негативных установок проявлялась к чеченцам, точнее к их образу, возникшему в массовом сознании после событий, именуемых в прессе как «первая чеченская война». Наибольший размах негативных установок был зафиксирован социологами в 1995–1997 годах и был обусловлен прежде всего трагическими событиями военного времени и первых послевоенных лет. В те годы этнический негативизм к стереотипному образу чеченцев, сильно отягощенный этническими фобиями, охватывал свыше 60 % россиян.