Читаем Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии полностью

Историк Александр Некрич назвал «наказанными» народы, подвергшиеся репрессиям и насильственной депортации в 1936–1944 годах в так называемые спецпоселения Казахстана, Сибири и Средней Азии[297]. В этом значении термин прижился в исторической науке, но мы используем его в более широком контексте для обозначения всех этнических меньшинств Советского Союза в период развертывания репрессивной политики 1930‐х годов.

Трудно сказать, когда именно классовые репрессии переросли в этнические чистки, но уже к 1932–1933 годам такой переход стал заметным. Это было время катастрофического голода, охватившего прежде всего Украину, Кубань, Казахстан и Поволжье. Голод был прямым следствием форсированной коллективизации, раскулачивания и массовой насильственной реквизиции продовольствия. В таких условиях властям необходимы были акции, отвлекающие внимание общества и одновременно устрашающие его. Борьба с «буржуазным национализмом» была одним из таких средств. В 1933 году на Украине развернулось «дело Скрипника»: на ноябрьском объединенном пленуме ЦК и ЦКК КП(б)У была принята резолюция об оформлении в рядах партии «нового националистического уклона», возглавляемого Н. А. Скрипником — бывшим министром образования УССР, проводившим в этой должности политику коренизации, — который незадолго до пленума покончил жизнь самоубийством[298]. На основании решений пленума в замученной голодом республике началась кампания борьбы с национализмом, быстро принявшая широкий размах.

В начале 1935 года в партийных организациях Советского Союза повсеместно «прорабатывалось» закрытое письмо ЦК ВКП(б) об убийстве С. М. Кирова и «зиновьевско-троцкистской контрреволюционной группе». Главным при этом был призыв к «повышению бдительности» по отношению к националистическому подполью. Знаменитый лозунг Сталина 1928 года о неизбежности обострения классовой борьбы в 1930‐х стал рассматриваться как предупреждение об усилении «происков национализма». Происки чудились контролирующим органам во всем, например, комиссия из Москвы в Марийской АССР нашла проявление национализма в названии колхоза «Мари-Патыр» (Марийский богатырь), а вскоре была

вскрыта и ликвидирована националистическая троцкистско-террористическая, диверсионно-вредительская организация с ответвлениями в национальных республиках: Марийской, Мордовской, Удмуртской, Карельской и Коми, ставившая своей целью объединение всех угро-финских народностей и выход их из СССР[299].

Одним из проявлений Большого террора 1937–1938 годов стала операция, которая публично подавалась как «разгром шпионско-диверсионных контингентов». Фактически же под этим предлогом НКВД и его глава Н. И. Ежов запустили механизм массовых репрессий против этнических немцев, поляков, румын, латышей, греков, финнов и других народов, имеющих национальные государства за пределами СССР. Операция политически обосновывалась как превентивные действия по подавлению опоры для внешних врагов. Историк Г. Костырченко пишет, что из 1,6 миллиона человек, арестованных в 1937–1939 годах по политическим статьям, 346 тысяч были представителями нацменьшинств, из них 247 тысяч были расстреляны как иностранные шпионы[300].

В эти годы кампания коренизации фактически была свернута. Например, на территории проживания ингерманландцев к 1938 году были упразднены все национальные сельсоветы, созданные в 1920‐х, а заодно ликвидированы и все лютеранские приходы, закрыты все финноязычные газеты, журналы и учебные заведения. Преподавание в ингерманландских школах было переведено на русский язык, а наиболее известные представители ингерманландской интеллигенции репрессированы[301]. Конец эпохи коренизации ознаменовался преступлением, не имевшим аналогов в истории царской России, против тех, кого еще недавно называли «угнетенными нациями» и кому обещали создать преимущественные условия для развития. Речь идет о депортации «наказанных народов» в 1940‐х годах. Это было тотальное переселение с этнических территорий в Сибирь, Казахстан и Среднюю Азию сравнительно больших народов, насчитывавших сотни тысяч жителей: крымских татар, советских немцев, чеченцев и ингушей, балкарцев и карачаевцев, калмыков, турок-месхетинцев и др.

В это время Сталин отбросил свой же тезис о том, что «борьба с пережитками великорусского шовинизма является первоочередной задачей партии». Страна вернулась к принципу иерархии народов, в которой русским отводилась роль «старшего брата», а «Великой России» — «старшей сестры» в семье советских республик.

Перейти на страницу:

Все книги серии Либерал.RU

XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной
XX век: проработка прошлого. Практики переходного правосудия и политика памяти в бывших диктатурах. Германия, Россия, страны Центральной и Восточной

Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам. Почему одни попытки подвести черту под тоталитарным прошлым и восстановить верховенство права оказались успешными, а другие – нет? Какие социальные и правовые институты и процедуры становились залогом успеха? Как специфика исторического, культурного, общественного контекста повлияла на траекторию развития общества? И почему сегодня «непроработанное» прошлое возвращается, особенно в России, в форме политической реакции? Ответы на эти вопросы ищет в своем исследовании Евгения Лёзина – политолог, научный сотрудник Центра современной истории в Потсдаме.

Евгения Лёзина

Политика / Учебная и научная литература / Образование и наука
Возвратный тоталитаризм. Том 1
Возвратный тоталитаризм. Том 1

Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова. Опираясь на многочисленные материалы исследований, которые ведет Левада-Центр с конца 1980-х годов, автор предлагает теоретические схемы и аналитические конструкции, которые отвечают реальной общественно-политической ситуации. Статьи, из которых составлена книга, написаны в период с 2009 по 2019 год и отражают динамику изменений в российском массовом сознании за последнее десятилетие. «Возвратный тоталитаризм» – это естественное продолжение работы, начатой автором в книгах «Негативная идентичность» (2004) и «Абортивная модернизация» (2011). Лев Гудков – социолог, доктор философских наук, научный руководитель Левада-Центра, главный редактор журнала «Вестник общественного мнения».

Лев Дмитриевич Гудков

Обществознание, социология / Учебная и научная литература / Образование и наука

Похожие книги

Чего хотят женщины? (сборник)
Чего хотят женщины? (сборник)

Авторы этой книги – одни из самых известных женщин двадцатого столетия. Клара Цеткин – немецкий политик, деятельница международного коммунистического движения, активистка борьбы за права женщин. К. Цеткин является автором идеи Международного женского дня – 8 Марта. Александра Коллонтай – русская революционерка, государственный деятель и дипломат, чрезвычайный и полномочный посол СССР в Швеции.К. Цеткин и А. Коллонтай написали множество работ, посвященных положению женщины в обществе. Обе они сходились в том, что женщина должна быть раскрепощена, освобождена от общественного и мужского рабства, – в то же время они по-разному представляли пути этого раскрепощения. К. Цеткин главный упор делала на социальные способы, А. Коллонтай, ни в коем случае не отрицая их, главенствующую роль отводила женской эмансипации. Александра Коллонтай создала концепцию «новой женщины», самостоятельной личности, отказывающейся от фетиша «двойной морали» в любовных отношениях и не скрывающей своей сексуальности.В книге, представленной вашему вниманию, приводятся лучшие произведения К. Цеткин и А. Коллонтай, которые должны ответить на самый трудный вопрос: чего хотят женщины?

Александра Михайловна Коллонтай , Клара Цеткин

Обществознание, социология