Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

Другой пример протестного сталинизма, который со временем трансформировался в этноцентризм, представляет «сталинистская демонстрация» в Сумгаите в 1963 году. Она произошла в том самом азербайджанском городе, в котором четверть века спустя (27–29 февраля 1988 года) бушевал этнический погром (массовое одностороннее нападение азербайджанских жителей города на армянскую часть населения), рассматриваемый некоторыми экспертами как первый погром в Советском Союзе[347]. Оба события в их сопоставлении дают представление об эволюции стихийных протестов. Итак, 7 ноября 1963 года, во время главного государственного торжества в СССР — празднования Дня Октябрьской революции, на официальной демонстрации, милиция попыталась отобрать у группы демонстрантов «несанкционированный» портрет Сталина. Завязалась драка между силами поддержания правопорядка с одной стороны и шестью азербайджанскими демонстрантами, поддержанными, судя по данным КГБ СССР, 800 жителями города[348]. Кубинский студент, обучавшийся в Сумгаите, снимал эту потасовку на фотоаппарат, за что был избит демонстрантами. В жалобе студента кубинскому послу Карлосу Оливарес Санчесу сообщалось, что демонстрация переросла в погром отделения милиции и убийство русского солдата[349]. Это событие, с одной стороны, можно оценить как неожиданное (Сталин в Азербайджане не был символом нации, как в Грузии) и вместе с тем типичное для начала 1960‐х годов. Это было время массового роста народного недовольства всех регионов Советского Союза «плохим Хрущевым», в противоположность которому Сталин, символически низвергнутый новым правителем, казался образцом «правильного» советского правления. Типично было и перерастание стихийного протеста в погром против этнически чужих. При этом такие эксцессы не были направлены против КПСС и не задевали (либо слабо задевали) устои советского строя. Этническая составляющая в таких протестах если и проявлялась, то была неосознанной, скрытой, а уж о политическом национализме — идее создания независимого государства-нации — тогда в Азербайджане и речи не могло быть (такие идеи проявились преимущественно в элитарных кругах Азербайджана, уже в эпоху Л. Брежнева).

Очаги национальных движений

Политические движения, имеющие целью создание или восстановление национального государства

В годы хрущевской оттепели наиболее радикальные национальные движения, выдвигавшие задачи обретения государственной независимости, проявились только в тех регионах Советского Союза, в которых политический национализм имел давние исторические корни и вполне сложился еще в XIX веке, как в Литве и в Западной Украине (в Галиции). А вот в Латвии и Эстонии национализм не имел столь давних корней и реально оказался более слабым политически в первые послевоенные годы. Несмотря на разный уровень политической мобилизации национализма, во всех этих регионах он принял форму повстанческих вооруженных движений, действовавших с 1940‐х до середины 1950‐х годов; а в Литве последние партизаны проявляли себя еще и в 1960‐х (были убиты или арестованы между 1962 и 1965 годами). Национальные движения, выступавшие за независимость своих национальных территорий, развивались по другим законам, чем этнические брожения на большей части территории СССР, хотя в Балтийских республиках и в Западной Украине, так же как и в других регионах Советского Союза, проявлялась одна и та же, уже отмеченная нами, закономерность — протестная активность усиливалась по мере роста политических надежд у основной массы населения. Только эти надежды были неодинаковыми в разных регионах Советской страны. На большей ее части люди связывали свои ожидания лучшего будущего с приходом к власти нового коммунистического лидера — «истинного ленинца», который приведет страну к построению «правильного социализма». В это же время лидеры партизанских движений в западных регионах возлагали надежды на изменение международной обстановки, на рост поддержки независимости их республик со стороны Запада, а также на то, что во внутренней политике неумелые действия местных советских наместников еще больше подтолкнут западных украинцев, литовцев, латышей и эстонцев к массовому вовлечению в партизанскую войну. И эти надежды имели под собой основания, по крайней мере в Балтийском регионе. Известные американские исследователи партизанского движения в Балтии считают, что беспрецедентно большой приток гражданского населения в партизанские отряды начала 1950‐х годов был связан с крайне негибкой советской политикой: «Советы считали каждого, кто пережил германскую оккупацию, немецким пособником»[350]. Ситуация усугублялась тем, что милиция и другие силы правопорядка в Балтии в основном формировались из русских и других приезжих, что усиливало впечатление оккупации[351]. С начала 1950‐х начался массовый завоз рабочей силы в республики Балтии, и это тоже укрепляло массовое недовольство местного населения.