Этничность, нация и политика. Критические очерки по этнополитологии

Соединение массированных военных действий против партизан с депортацией населения[370] существенно ослабило потенциал национально-освободительных движений. Уже к весне 1949 года из Латвии было депортировано 50 тысяч человек, из Эстонии — около 60 тысяч, из Литвы — около 150 тысяч человек[371]. Но даже после этого массовое национальное сопротивление не было полностью подавлено, судя хотя бы по количеству уголовных дел об антисоветской агитации и пропаганде, заведенных прокуратурами республик в середине 1950‐х годов[372]. К осени 1956 года в Литве, Латвии и Эстонии обозначился массовый подъем национальных движений, вызванный восстаниями в Польше и Венгрии. В конце октября в Вильнюсском университете появились лозунги и листовки с заголовками: «Да здравствует революция в Венгрии, последуем ее примеру!»[373] Как пишет А. Вдовин, в ноябре того же года в Каунасе и Вильнюсе состоялись многотысячные шествия католиков, требовавших свободы отправления религиозных обрядов, на которых также звучали лозунги «Последуем примеру Венгрии!». Не менее массовые протестные демонстрации, но в светской форме прошли и в Эстонии (октябрь — ноябрь 1956 года). Здесь политические лозунги были адресованы людям, чье этническое самолюбие было задето самим фактом включения республики в состав СССР, отождествляемого с Россией. Между понятием «советский» и «русский» большинство эстонцев не делало различий. Демонстранты, как правило молодежь, в Таллине и Тарту выходили с плакатами: «Долой русских правителей!», «Смерть русским оккупантам!» и др.[374] Некоторые исследователи полагают, что «национально-освободительное движение в Прибалтике в конце 1956 — начале 1957 года достигает самой высокой точки за все хрущевское десятилетие»[375]. Однако после этого открытое сопротивление советской власти стало почти невозможным, оно немедленно подавлялось и было непродуктивным. На смену ему шли другие формы протеста.

Уже в 1958 году характер национальных движений в Балтийских республиках заметно изменился — открытые протесты стихли, и национальные движения ушли в подполье или стали действовать полулегально, в закамуфлированной форме. Для этого в Литве активно использовалась религиозная сфера: демонстративное отправление католических обрядов (крестин, венчаний, отпеваний и др.). Эти действия демонстрировали протест в условиях воинствующего атеизма, но такой протест был не так опасен для граждан и преследовался меньше, чем уличные демонстрации и распространение политических листовок.

Во всех республиках региона политический протест сместился в сферу защиты национального языка и культуры, охраны исторических памятников и экологических движений. Такой тип проявления протестов, при самосохранении национальных движений, имел своим положительным следствием то, что вместо вождистских элит военного, партизанского времени в эпоху «оттепели», а потом и застоя в Балтии стала формироваться новая элита, рекрутируемая из среды деятелей культуры, не связанной ни с советской, ни с досоветской бюрократией. Впоследствии события конца 1980‐х годов показали, что такая элита оказалась куда ближе к задачам возрождения национальных государств, чем элита, сформировавшаяся в других республиках СССР из числа функционеров бывшего советского партийного и хозяйственного аппарата.

На закате правления Н. Хрущева именно Балтия продемонстрировала тенденцию, которая позднее стала преобладающей в большинстве республик и автономий на территории СССР. Эта тенденция определила собой 20-летний период правления Брежнева и Андропова (1964–1984) в его этнополитической проекции, а именно как эпоху самосохранения в подполье национальных движений в тех регионах, в которых они сложились, и постепенного становления (также в подполье) таких движений в регионах, где в 1950‐х годах существовали лишь их зачатки. Национальная политика Советского государства по своим целям должна была противостоять национализму, но фактически лишь содействовала его становлению, и это показала эпоха застоя.

9. Эпоха застоя: прелюдия распада СССР (1964–1985)

«Золотой век» советской бюрократии и клановой коррупции