Это безумие

Я стал уговаривать ее расстаться со мной, говорил, что я ее не стою, что она красива, богата, может выбрать любого из многих наших общих знакомых и таким образом устроить свою жизнь. Но стоило мне заговорить на эту тему, как она зажимала мне рукой рот, чтобы я помалкивал. К чему эти разговоры? Разве я не люблю ее хоть немножко, хоть самую малость? Разве она не просила меня на ней жениться? Не настаивала на этом? Пусть будет как будет – она ведь просто пересказала мне, что сказал ей отец.

И все же я не мог не чувствовать, что Аглая втайне страдает. Другим она радовалась от души, улыбалась, мне же – как-то вымученно. В то же самое время слезы, дурное настроение, которые она могла себе позволить в мое отсутствие, при мне «исключались». Она делала над собой усилие, да и человеком по природе была жизнерадостным. Случалось, она даже посмеивалась над моими проблемами, которыми я с ней иной раз делился, называя ее моей духовной матерью. Поднимала меня на смех, но всегда, всегда в этом смехе таилось страдание.

Аглая! Чудная Аглая! Где бы ты ни была – прости.

В этом месте отвлечемся. Мне предложили написать книгу о Европе и обеспечили необходимыми средствами. Такой возможностью никак нельзя было пренебречь, о чем я и сообщил Аглае. Себе же сказал: вот ситуация, когда Аглае сподручно будет избавиться от своей страсти и понять, сколь нереальны ее надежды соединить со мной свою жизнь.

Она не увидит меня шесть, а то и восемь месяцев, может, и больше. У нее будет время подумать, возможно – найти себе кого-то еще. Влияние родителей также наверняка сыграет свою роль. И хотя писал я ей не слишком часто, находясь под впечатлением от того, что видел и делал, от нее приходили многочисленные и прекрасные письма и телеграммы.

Как поживает ее малыш? Ее любимый? Он радуется жизни? Он видит все, что хотел увидеть, встречается со всеми, с кем хотел встретиться? А как ему девушки в Англии, Франции, Италии, Германии? Ах, могу себе представить! Такому, как я, верить нельзя. И все же я ведь о ней порой вспоминаю, правда? Она уверена, что вспоминаю: она же все время обо мне вспоминает и ждет не дождется того дня, когда я вернусь и заключу ее в свои объятия. Риверсайд-драйв, моя комната – все как было. Утром, вечером и в полдень она по-прежнему смотрит из окна на реку и думает о том, как же было замечательно, когда я у них жил и на реку мы смотрели вместе. Тогда было замечательно, а теперь – грустно. Бродвей, Сентрал-Парк-Уэст, моя квартира. Иногда, проезжая в тех местах, она поднимает глаза, и ей становится так больно… Меняется время, меняется жизнь.

Писала она обо всех понемногу. И об Америке. И о себе. Судя по всему, она ничего не делала: мечтала, читала, ждала. А ее письма, как и фотографии, которые она иной раз вкладывала в конверт, возбуждали во мне желание поскорей увидеть ее вновь, быть с ней, ведь ее любовь была такой сильной, такой жертвенной.

И в мае следующего года мы встретились вновь, в другой квартире, недалеко от ее дома. С каким же бьющим через край восторгом она меня встретила – восторгом трогательным, даже пугающим. Какие глаза! Улыбка подобна распустившемуся цветку, легкая, воздушная походка! Мы опять вместе. Как же давно тебя не было, как давно! Наконец-то! Тогда мне казалось: что бы ни произошло, Аглая всегда будет где-то рядом, я никогда ее не брошу, и она меня тоже.

И все же не успел я вернуться в Америку и вновь сесть за работу, как появилась Э., пасторская дочь. И хотя из-за нее Аглая была вынуждена опять предаваться страданиям и даже еще более безутешным, чем при Вильме, она все равно нисколько не изменилась.

Нет, не из-за мягкотелости, она просто меня любила, любила сильно, всем сердцем. Но моей связи с Э. она не перенесла; когда наш роман только начинался и Аглая о нем узнала, она со мной рассталась. Шли дни, минуло, если ничего не путаю, восемь дней, и вот однажды я встретил ее на Риверсайд-драйв с молодым бизнесменом, с которым как-то познакомился у нее дома. Увидев их, я испытал страх и горькое разочарование, ведь я считал ее своей собственностью. Моя Аглая! И с другим! Как же так? Она же говорила мне, писала о своей любви. Я сразу же решил: зайду к ней или позвоню и, если получится, восстановлю наши отношения. И в тот же вечер явился к Мартыновым и, когда представился случай, с ней заговорил. И понял, что она настроена против меня. А спустя какое-то время оказалось, что все совсем еще не так плохо.