Это я тебя убила

Ноль реакции.

Эвер молча протягивает руку, трогает его голову меж двух острых ушей. Они недовольно дергаются, поджимаются, а хвост от души ударяет по бледному запястью с почти сошедшим следом царапины. Да, определенно, Скорфус ушел в глухую оборону. Неслучайно выругался, еще когда я по пути постучала в чужую спальню, и обозвал меня долбаной паникершей. Похоже, он вообще по каким-то причинам не хотел, чтобы Эвер знал о его самочувствии. Но теперь поздно. «Это моя проблема, не ваша…» Какая? Вокруг нас сплошные проблемы!

– Холодный. – Эвер убирает руку и хмурится. – Это ненормально, правильно?

– Не очень, и это не все. – Глубоко вздыхаю и нехотя встаю. Ладно. Я доверяю Скорфусу, у него своя голова на плечах, а значит, теперь мне надо прикрыть его зад во всех смыслах, включая ректальную проверку температуры. Ну и как? Лепечу как можно жалобнее: – Но… наверное, я зря позвала тебя. Он уже сказал, что ему ничего не надо, кроме как поспать… – Срываюсь и все же проговариваюсь: – После того как весь допрос он пролежал меховым мешком и не раскрывал рта, а затем его вырвало под ноги Илфокиону!

Даже я бы заметила в своем голосе панику. Эвер хмурится сильнее, снова тянет руку. У него явно есть цель ощупать живот Скорфуса, проверить, нет ли вздутий или что там еще делают медики с переевшими пациентами? Но это не так просто: когда Скорфус – шарик, этот шарик монолитен. Хвост снова предостерегающе стучит по руке, а потом одна лапа, дернувшись, все же пытается оцарапать кисть. Эвер отдергивается вовремя и разумно уступает, бормочет: «Ладно, ладно, я приду позже, шевелишься, значит, цел…» Я чувствую себя идиоткой, но подспудно меня радует одно: занятые этой хвостатой проблемой, мы можем не обсуждать вчерашний вечер. Есть время подыскать слова.

– Прости, – единственное, что приходит на ум, когда Эвер тоже встает и, оправив одежду, озадаченно поворачивается ко мне. – Да, зря дернула. Ему правда лучше знать, как поправиться. Но пойми правильно, у меня тоже нервы сдали…

Брови Эвера снова сдвигаются, губы сжимаются. В первую секунду я думаю, что он зол. Возможно: вдруг я разбудила его или от чего-то отвлекла, или он просто не хочет меня видеть после того, как я… проклятие. Мы все-таки здесь. Я потупляюсь, кусаю щеку и готовлюсь сказать «прости» еще раз, вложив туда другой смысл. Но, не дожидаясь этого, Эвер напряженно кивает, снова идет к двери и приоткрывает ее, спеша выйти. Я смирилась бы, приняла бы это за простое нежелание задерживаться в моей компании, но готова поклясться: всю последнюю минуту у него снова были медленные глаза. Глаза того, кого заживо съедают мысли.

– Подожди! – Сую флакон с маслом в карман, бегу следом, обернувшись только на пороге. Скорфус машет хвостом, мол, проваливай, проваливай. – Эвер!

Он там, стоит у стены, привалившись к ней, и трет лицо ладонями, трет до остервенения, до рваных красных пятен на щеках и скулах. Пальцы подрагивают.

– Что? – Я останавливаюсь напротив, осторожно трогаю его плечо. – Тебе тоже плохо? Ты…

Слова не находятся, его бледность и эти пятна пугают меня, я невольно бегаю взглядом по всей белой аккуратной фигуре. Ищу следы побоев, ищу что-то, чем мог выразить сомнение или недовольство Илфокион. Не нахожу. Эвер опускает руки, смотрит на меня с нечитаемым выражением и качает головой. Нет, ему не плохо. По крайней мере, не в том смысле.

– Боюсь, это я виноват. Он мог заболеть из-за меня.

Между нами повисает молчание, за которое я ненавижу себя: слова Эвера – эхо моих мыслей на лестнице. Встряхиваю головой, надеясь от них избавиться, прийти в чувство, нашарить какое-нибудь опровержение, которое убедит нас обоих. Не успеваю.

– Ты ведь в курсе, да? Когда вчера мы гуляли по берегу у портала, недалеко от нас упала мертвая птица, и он взял ее в зубы, чтобы показать эдилу. У птицы был, кажется, раскрошен хребет, и я не знаю…

Эвер осекается, облизнув губы. В памяти оживает мрачное лицо Илфокиона и его слова, что-то из последних… Вот. «Будьте внимательнее и присматривайте за своим оружием и друзьями». Теперь я начинаю догадываться, откуда еще у тех слов растут ноги. Он-то уже осведомлен об инциденте в деталях, и наверняка его возмутило, что мой кот притащил в замок подобную дрянь, да еще в дни, когда у нас гостит посол доброй воли. Вот только…

– И что? – говорю немного через силу. При всей мерзости этой картинки она не складывается целиком. – При чем тут птица?

Кулаки Эвера сжимаются. Он смотрит так бессильно, что я едва это выдерживаю.

– Да при том, что она могла быть…

– Больной? – немного выдыхаю. – О боги, Эвер, если так, то ты меня успокоил. У Скорфуса иммунитет ко всем нашим недугам, включая мор. – Эвер открывает рот, но я не даю перебить. – Он может болеть только тем, чем обитатели Святой Горы, а они, насколько я знаю, не болеют вообще. Он справится, птица же из… нашего мира, нет? И успокойся, ты бы ему не помешал, даже если бы пытался. Если он хочет понюхать или потрогать какую-то дрянь, его не остановить.