Они бодро маршируют на выход, а Илфокион, проводив их усталым взглядом до поворота, делает приглашающий жест и мне. Даже не знаю, что это, учтивость или просто нежелание, чтобы я совала нос в протоколы и вообще лишний раз озиралась в святая святых целериона. Мне и не хочется. Эти комнаты, душные и полные массивной уродливой мебели, давят хуже, чем если бы меня допрашивали в подземных темницах.
– Утомились? – Илфокион тихо, вкрадчиво и, как мне кажется, снова недобро спрашивает это, уже когда я пересекаю порог.
– Не столько я, сколько… – Неопределенно киваю на затихшего Скорфуса.
– Да-да. Это весьма необычно, согласны? – Теперь щурится он и, запирая дверь, все же начинает по новой: – По-прежнему не думаете, что мои опасения…
– Так. Я не выношу иносказаний с детства и еще раз прошу вас быть прямым. – Упрямо смотрю ему в глаза. – Ну, чем
Как ни странно, Илфокион удивлен, в его темном взгляде даже мелькает «Это что, шутка?». Вешая ключ на широкий кожаный пояс, он опять поднимает брови, потом, спохватившись, еще сильнее сдвигает их и, наконец, явственно скрипнув зубами, качает головой.
– Хм. Я опасаюсь волшебства, особенно иномирного… не по этим причинам. Скорее я считаю, что боги так надежно прячут порталы, потому что
От такого богохульства по спине опять бежит холодок. Я поворачиваюсь: сбоку мерещится тень, зыбкая и размытая, как если бы за окном качалась ветка. Но мы высоко, а деревьев на этом участке внутреннего двора нет – за окном безмятежно голубеет небо.
– Боги, хвала им, знают почти все, разве нет? – Надеюсь, мой тон достаточно выразителен и заставит его одуматься. Но нет, не похоже. Продолжая говорить, Илфокион понижает голос, а взгляд, клянусь, устремляет туда же, куда только что устремился мой. Нет, никаких теней.
– Может, и так, хорошо, если так. – Вид у него уже совсем невеселый. Подняв руку, он заправляет за ухо черную прядь, и перстни, все как один с кошачьими и бычьими глазами, ловят яркие всполохи дневного света. – Но все же будьте внимательнее и присматривайте… да хотя бы за своим оружием и друзьями, и пусть ваш прощеный месяц завершится достойной, спокойной коронацией. Больше не задерживаю.
В подтверждение он стучит кулаком по фибуле, чеканно разворачивается и идет прочь, в ту же сторону, где скрылись Кас и Пол. Зачем-то покрутившись на месте в поисках теней, сглатываю слишком шумно. «Достойной, спокойной». Это издевка? Угроза? Намек: «Я все знаю, берегись, маленькая дрянь»? Или все-таки, как там папа сказал… цветущая подозрительность?
Несколько секунд я колеблюсь. Могла бы рыкнуть в спину: «Зато я вас не отпускала!» – с другой стороны, стоит ли? Не скажу, что хочу вести с Илфокионом еще беседы. Не уверена, что внезапный зуд в метке Каса не навел его на мысли: все-таки не вчера родился. Нет, умнее быть осторожной и не сталкиваться с ним лишний раз, ну а когда – если – я стану королевой, придется позаботиться о
– Эй, – раздается у плеча, очень сердито. – Чего встала, человечица? Я тут а… агонизирую!
Встала я не только от тревожных мыслей. Еще я надеялась, что где-то здесь, в коридоре, меня ждет Эвер – чтобы узнать, как мы справились, или хотя бы просто… просто…
…обсудить вчерашний вечер, да. Тоже придется, утром перед допросом мы же не увиделись, я все проспала с похмелья. Не то чтобы я готова, но выбора нет. Как, впрочем, нет и Эвера. Коридоры пусты, залиты светом, за распахнутыми дверями лишь тихо дрожат от морского бриза занавески. Похоже, едва вырвавшись от Илфокиона и близнецов, Эвер ушел. Хорошо, если ему не стало плохо и он не лежит где-нибудь на лестнице без сознания…
– Человечица-а…
Вздохнув, я решительно иду в противоположную от помещений стражи сторону, к атриуму. Поняв, что нужно выплеснуть напряжение, ожидание, разочарование, сомнение, надежду, страх – всю ненормальную смесь, которой наградило меня это утро вкупе с ночью, – прибавляю шагу. А в конце концов бегу, как бегала только в детстве, и даже не понимаю, что именно меня гонит. Может, то, что Скорфус опять молчит. Может, сама мысль, смутная догадка,
Тук-тук-тук – гулко стучат шаги по пустым коридорам, резко отдаваясь по углам. Скрипят незапертые двери, изредка попадаются часовые и слуги с метлами или утварью, еще реже – папины помощники с бумагами и книгами. Все расступаются, едва меня завидев, как если бы я выкрикивала: «Дорогу принцессе!» Я, наоборот, сжимаю губы, кусаю щеку изнутри и прижимаю к себе Скорфуса, пытаясь согреть, а сама прижимаюсь к нему. Не понимаю… нет, не понимаю. Что именно так выбило меня из колеи, что именно так меня пугает, что…